ИГОРЬ ЧЕРНУХИН

ЗА ХОЛМОМ
Из книги «Запах огня» (2014)



*  *  *

Что за белым тем холмом? –
Горы меловые,
Или Белый город-дом,
Или к л а д России?..

Сердце дрогнет и замрёт
Перед вольной волей.
Ах, как радостно поёт
Жаворонок в поле!
За холмом тем – города –
Работяги трезвые,
За холмом – в земле руда –
Божий дар – железная.

Из которой можно всё
Сделать… (Не теряйся!)
Гвоздь, подкову, колесо,
Космодром на Марсе.

А ещё за тем холмом,
Словно в сказке древней –
Три берёзы над прудом,
Тридцать три деревни.

Три тропы наискосок,
Камня три горючих,
Да играет пастушок
На дуде у кручи.

1975



*  *  *

Над Тихой Сосной – соловьи
И сад с голубою порошей.
Здесь луг ещё сочный не скошен
И горькие травы ничьи.
Ничья ещё в дымке сирень,
Ещё не примят подорожник,
И даже пчела осторожно
Несёт над цветком свою тень.

Не тронута свежесть весны,
Свежи ещё ветер и солнце,
И голос кукушки несётся
Среди молодой тишины.

Светло от кукушкиных слёз,
От сада, где сыплет пороша,
От рощи, где белая лошадь
Застыла одна средь берёз.

1982



ПОЛОВЕЦКОЕ ПОЛЕ

Изострил он мужеством сердце.
Ратным духом исполнился
И навёл храбрые полки свои
На землю Половецкую за землю Русскую.
«Слово о полку Игореве»

1.

– Так вот оно какое, Порубежье!.. –
Князь осадил горячего коня.
Зелёным морем, вольным и безбрежным,
Сверкала степь посередине дня.
Пьянили травы, и звенела птаха,
Переливались радужно цвета
Никто, пожалуй, после Мономаха
Не приходил из русичей сюда.
Здесь только хан один гулял и правил.
Отсюда он тревожил Русь зело.
Сюда он гнал – в густые эти травы –
Славянских жён, чтоб надругаться зло.
– Земля такая щедрая здесь, княже!
Брось горсть зерна – и зашумят хлеба…
– Ты, сотский, прав. Здесь мёртвый камень даже
И тот цветёт… Земля эта – Судьба!..
Хотел коней я повернуть, но краше
За эту землю, други, в землю лечь!
Пусть осенят её хоругви наши,
И русский щит, и грозный русский меч!.. –
…Стояли посредине дня у Поля,
На порубежной вековой меже,
И не было назад дороги боле,
И синий Дон им виделся уже.

2.

Всю ночь за Ворсклой лебеди кричали,
Свистел Овлур, тревожа сторожей.
Не спал Кончак... и молча половчане
Седлали настороженных коней.
Впервые князь навёл сюда дружины
На край Руси, где ветр да ковыли,
Впервые хан, не ведавший кручины,
Почуял - дни раздольные прошли:
«Не мять травы на Ворскле и Осколе,
Не пировать с друзьями у реки...
Уже стоят на Половецком поле,
Раскинув лагерь русские полки.
Бежать подальше от дружины Игоря,
Не приняв бой, чтобы собрать Орду,
И степь поджечь. Пускай дотла вся выгорит
И наведёт на русичей беду...
Ещё узнает Ольгович о силе
Его степных, могучих батырей,
И станет Поле Игорю могилой
И неприступным для других князей...»
...А месяц плыл, таинственный и красный.
И был, как сабля ханская остёр,
И каждый куст таил в себе опасность,
И каждый насторожен был костёр,
И лебеди тревожные кричали.
Не знал Кончак:
и не его вина,
Что Русь на этом Поле не кончалась.
А только начиналась здесь она...

1971




КРАЙ МОЙ БЕЛЫЙ

Памяти Л. Благасова

Край мой белый! – Холмы и долины,
Тихих речек зелёная вязь.
Белохатье, разливы полыни,
Свет берёз, чернозёмная грязь.

Соловья именитого пьесы
И магнитные чары земли
Осенили мой дух. К поднебесью
Тихо думы мои вознесли.

И крещённый вселенской любовью,
Перед сущим колени клоню,
И свистят над моею судьбою
Неизбывные звуки:
– Люблю!..

И светло мне, и сладко, и грустно
Жить на этой земле не спеша,
Где глаза затуманились Русью
И приблизилась к звёздам душа.

1984



ПАМЯТЬ

Когда я брожу по священным
Местам за старинной рекой –
Во мне происходит смещенье
Далёких и близких веков.

О недругов смертная ярость,
Ты память мою укрепи! –
Я вижу над Русью пожары,
Над городом Белым в степи

Я слышу табунное ржанье
Степных кобылиц по ночам,
И пленных славянок рыданье,
И бойкую речь половчан.

Я чувствую запах полыни
И гарь пригоревших кусков
Тяжёлой и сладкой конины
В горячей золе угольков.

Рукой отстраняю видений
Тяжёлую мрачную цепь,
И тьма надо мною редеет –
Покойна и солнечна степь.

Лишь ветер, как всадник, со свистом
Промчится и сгинет вдали,
И долго дорога пылится,
И долго шумят ковыли.

1967



ХОЛКИ. МОНАСТЫРЬ

Меловое подземелье,
Мировая тьма внутри…
Кто-то слеп здесь от знамений,
От пробившей лаз зари.
Век бежал за веком. Рыли
Эти холмы, как могли,
И себя от глаз сокрыли
В глубине родной земли.
В Диком поле, где невинно
Снег ли, дождик моросил,
Вырастали над равниной
Горы тайные Руси.
Здесь когда-то перед битвой
По жене, Днепру томясь,
Ночь провёл один в молитвах
Знаменитый русский князь.
Как грачи, потом монахи
Вили гнёзда много лет,
И, живя в трудах и страхе,
Редко зрели божий свет.
Было время. Пусто в кельях,
Только древний дух течёт,
И печальною свирелью
Зазывает в белый грот.
Как и встарь –
в округе гуси,
Но с высокого холма
Бьют над Киевскою Русью
Реактивные грома.

1983-2006



БАЛЛАДА О ПОБЕГЕ

Пируют после битвы половчане,
За стол с собою князя усадив,
А он сидит угрюмый и печальный –
Не ест, не пьёт… На вина не глядит.
Всё чудится ему Путивль далёкий,
Сиротский плач и звон колоколов…
– О чём ты, князь, задумался до срока?
Подружишь с нами –
Будет хлеб и кров.
Всё будет, князь, – и серебро и злато,
И конь отменных огненных кровей… –
Глядят глаза у Гзака хитровато –
Из-под тяжёлых и густых бровей…
– Всё будет, князь…
Умолкла речь хмельная,
И над столом нависла тишина.
Вино подносит князю молодая
Степнячка, половецкая княжна.
Глядит она на князя не моргая:
– Пей, добрый князь. Людской не слушай гуд…–
Грешно как дышит грудь её тугая,
Как тёмные глаза его зовут!..
Рука тонка, изящна у запястья,
По пояс косы чёрные, как смоль.
И на губах упрямых жажда страсти.
– Ну что ж, княжна,
Ты просишь пить – изволь! –
И Игорь пьёт, и Игорь веселеет,
Отчаянно хмелеет голова,
А за столом всё громче и всё злее
Насмешливей –
Ползёт о нём молва:
– Теперь он наш! Любовь страшней неволи,
Надёжней, чем табунщиков петля:
Волк от волчицы не умчится в поле –
Един кусок и общая земля!..
– Хитёр он, Гзак! Хитёр мудрец угрюмый,
Знал подлый хан чем зверя приручить… –
– Пей, добрый князь! Не мучайся, не думай,
Не торопись… Дождёмся, князь, ночи…

Степнячки голос сладостно колдует,
Коварен он в шатровой полутьме.
В шатре тепло. За ним лишь ветер дует,
Князь со степнячкой дремлет на кошме…
– Спи, русич мой, спи, сокол мой отважный… –
Степнячка что-то шепчет в полусне.
Ночь тяжела. Спокойно в стане вражьем,
И князю душно в этой тишине.
Но чу!
Он слышит: за шатром застыли,
Подкравшись, чьи-то мягкие шаги –
И голос Гзака, тихий и постылый:
– Ну что, Кончак, друзья мы иль враги?
Он будет наш!..
Какой теперь он воин?! –
Русь далека, а девица красна.
Любовь, Кончак, страшнее, чем неволя,
Хмельнее многолетнего вина.

Сейчас ему… хе-хе… не нужно стражи.
Уйдём, он спит. Спокойной ночи, князь!..
Ночь глубока. Спокойно в стане вражьем.
Звезда упала. Конь заржал, томясь.
Степнячка спит, красивая греховно,
Лицо её надменно и светло,
Но бледен князь… ложится свет неровный
На белое, высокое чело.
Он слышит вновь отчётливо и явно
Церковный хор и колокольный звон,
И плач жены – княгини Ярославны…

«Неужто впрямь в степнячку я влюблён?
А было так: разденет и разует,
В постель уложит верная жена…
Ах, Игорь, Игорь, князь ты неразумный,
Тебе ли половецкая княжна? –
Она тебя от верности отучит
И Русь предать тебе отыщет случай.
Не выйдет, Гзак!
Ещё напьёмся Дону
И княжеские стяги развернём.
За Русь святую постоим стеною –
И победим… или в бою умрём!
Прощай, княжна!.. Спи сладко, без печали,
Гзак говорил, что ты мой верный страж.
Он обманул себя. Ты выручаешь
Меня, княжна.
Спи крепко… Мне пора!

Пора,
Пока не выставили стражи,
Не вышел месяц, не уплыл туман.
Безмолвна ночь. Спокойно в стане вражьем.
В своём шатре опочивает хан.
Звезда упала. Конь заржал и крякнул
Под седоком, скосив свои зрачки,
И все его движения обмякли
От властной силы княжеской руки.
Летит земля с полями и лесами –
И только ветр да пенная луна.
В глазах коня дрожит тревожно пламя –
Торопит князь степного скакуна.
Вот и Донец.
Взлетают с криком качки.
Светает. Недалёко до утра.
И конь храпит…и далека степнячка,
И рядом Ярославна у Днепра.

1960-2014



БАЛЛАДА О ПЕТРЕ-ПЛОТНИКЕ

Шапки сбросила артель:
– Отдыхай, ребята!..
Не рубили мы досель
Этаких хрегатов.
– Петька, удержку руби,
Плавает пусть милай!
Ты, кораблик, полюби
Плотничка за силу!..–
У артельного Петра
Руки – эк могучие!
Гулко гукнуло «ура!»
Высоко под тучами.
Взмыл Андреевский к ним флаг,
Мощь, гроза империи,
Опустил топор монарх,
Руки вытер серые.
На семи стоял ветрах
Он с кабацкой голью,
Водкой пах
…и луком пах,
Стружкою да смолью.
Пот струился по щекам
И стекал в морщины,
И топорщился армяк
На спине аршинной.
А когда артель в кабак
Завалилась важная,
Длинный плотник пил, да так –
Рты раскрыли бражники.
– Видно, хлопец от косы –
Наш хопёрский, вольный…–
Улыбался Пётр в усы,
А глаза – уголья!
Видел он во всех морях
Корабли империи.
«Не признали в нём царя –
Экие тетери!..
Не признали… Ну и что ж –
Велика ль потеря? –
На р а б о т н и к а похож
Был бы царь в империи.
Чтоб любое дело мог
Править самолично»
– Что, Савелий, приумолк? –
Выпьем по пшеничной!
Где-то я тебя встречал,
Не в деревне ль нашей…-
В государевых очах
Два бесёнка пляшут.
В кабаке галдёж, жара.
Дядя виновато:
– Пётр Ляксеевич, пора
Почивать в палаты!..

1975-2009



ЗА ВОРСКЛОЙ

Ты о чём там сорока-воровка? –
Сам я, сам расскажу про края,
Где за дымкою лет Томаровка –
Свет наш родиев, юность моя.
Со времён ещё давних – петровских –
По пути на Полтаву царём
Где-то здесь, за туманною Ворсклой
Срублен был незатейливый дом.

С той поры по округе деревни
И пошли с лёгкой царской руки
Вдоль степной, полусонной и древней
Затерявшейся в вербах реки.

Томаровка, Борисовка –
кровный
Край мой отчий: земля и зенит,
Где на месте подворья Петрова
Лес столетний за Ворсклой стоит.

Дух таинственный прячут дубравы,
Поднимает туманы река,
И до самой зелёной Полтавы
Заревые плывут облака.

Ничего не тревожит покоя,
Разве только гремят соловьи,
Как и после полтавского боя,
Сочиняя кантаты свои.

1986



*  *  *

Белохатье моё, Белогорье –
Степь, поля да вербняк на лугу…
Ничего мне не надо другого,
Ничего так любить не смогу.
И гремите, соловушки, звонко,
Вашей песне я сам подпою –
Хорошо на родимой сторонке,
В ветровом и раздольном краю!
О кулике я присказку знаю,
Знаю – надо бы дальше глядеть:
Вот уже и седеть начинаю,
Начинаю и вправду стареть.
Но куда мне от памяти деться? –
Я прикрою глаза – и опять
Побежит тонконогое детство
Тёплый дождик на Ворскле встречать.
Ну зачем ты, вихрастый мальчонка,
Разогнал этих белых гусей?
Свет-Алёнушка плачет, Алёнка,
Горько слёзы бегут из очей.
И в ручонке дрожит хворостина,
И косынка упала к ногам…
Ах, мальчонка… Зачем же седины
Ты сегодня принёс к берегам
Светлой Ворсклы, где так же, всё так же
Тёплый солнечный дождик шумит,
Бродят белые гуси
и даже
С хворостиной Алёнка стоит?..

1968-2009



ИСПАНИЯ

За окнами шелест и посвист берёз,
В «Известиях» снимок Папанина…
Мальчишка в редакцию деньги принёс:
– Возьмите для красной Испании.

В глазах его серых готовый ответ.
Он треплет кепчонку измятую:
– Не сам я собрал эту денежку, нет,
Собрал её вместе с ребятами.

Редактор сказал:
– Молодчина, дружок! –
Серьёзно сказал, не для вида,
Там тяжко сейчас, но за каждый клочок
Дерутся герои Мадрида.

Спасибо за помощь! Твой снимок дадим
Мы завтра же в нашей районке… –
Потом он блокнотом его наградил,
Сказал:
– Проводите ребёнка!..

Районная площадь –
Булыжник да грязь.
Пожарная вышка. Редакция.
Испания. Детство. Обратная связь,
Как будто цепная реакция.

Всё вижу доныне: стоит на крыльце
Мальчишка худой, лопоухий
С открытой улыбкой на чистом лице
Далёкий, но близкий по духу.

Хочу я окликнуть его и спросить:
– Не сон ли, мой мальчик, всё это?..
Но смотрит он в душу мою с полосы
Забытой районной газеты.

Три года ещё до священной войны.
Три года до крови и голода.
И маршал спокойно глядит со стены,
И в небе парят мои голуби.

1983



СЕЛО МОЁ БЕЛОЕ

Село моё белое…
Куда ни уеду – вернусь,
И чтоб я ни делал –
По тебе грусть.

По тихой речонке Ворскле,
По говорку сельчан,
И просто по сену, по вороху
Колючему по ночам.

По хлебным лепёшкам маминым,
По травам на дальнем ставу…–
И будто бы всё это – малость,
А как без неё проживу?..

1959




ЖЮЛЬ ВЕРН

Любча — районный центр
в Западной Белоруссии.

Довоенная Любча –
Замок. Аисты. Неман…
– Что за книга, голубчик?
– Про великого Немо. –
Это Ваня Нежурин,
Любопытный и дерзкий.
Он сегодня дежурит,
Наш вожак пионерский.
Занят класс математикой.
Я же весь – океаном.
Та за классом – Атлантика,
В окнах – лик капитана.
Он склонился над картой.
Погружается лодка,
А со мною за партой
Маша, Манечка Плоткина…
Говорит она ласково:
– Ты опять за своё? –
И глазёнки, как ласточки,
Порх и порх у неё.
– Что в Жюль Верне хорошего?
Прежде вник бы в задачи…
– Да катись ты, горошина! –
Что ты смыслишь, баранчик?
Шум. Звонок, Перемена.
Мы – забывшие Бога –
Дочь священника Лену
Дразним зло:
– Синагога!..
Мы поём про Каховку,
Мы поём про Гренаду
И упрямо, неловко
В клубе прём на эстраду.
Мы гоняем на великах,
Лезем в Неман без паники.
Любим бульбу, вареники,
Но особенно драники.
…Местечковые будни –
Храмы, брички, лавчонки…
Довоенные люди –
Пацаны и девчонки.
Кличут мамы нас Ванями,
Называют Марусями.
Мы под красным под знаменем –
Новый день Белоруссии.
Мы не знаем, что завтра
На заре без помехи
Разнесут наши парты
Бомбы Третьего рейха.
…Довоенная Любча,
Ты жива ли, жива?
Над низами и кручами
Вновь взошла ли трава?
Как там белые аисты,
Как там Неман?
В школах Верн ли читается,
Почитается ль Немо?..
Вижу книгу бесстрашия –
Вижу класс и подлодку,
Вижу юную Машу,
Ту евреечку Плоткину,
Говорит она ласково:
– Ты опять за своё?..
И глазёнки, как ласточки,
Порх и порх у неё.
Вновь, как вспышка в мозгу –
Роковое то лето,
Где на том берегу –
Любча, немцы и гетто…
Там разбилась на кручах
Наша школьная лодка,
Там в гестапо замучили
Машу, Манечку Плоткину…
Я туда не хочу,
Я туда не вернусь –
Хоть люблю я
И Любчу и Неман?.

…В Беловежье твоём, Беларусь,
Умер Немо…

2009



ПИСЬМА

Мама писем ждала
От отца с войны –
Четыре тяжёлых года,
Четыре весны.
Ждала молчаливо,
Не плакала
И не кляла судьбу.
В те годы
Четыре морщинки
У мамы легли на лбу.
Четыре тайных тревоги,
Четыре боли жены,
А письма шли
Очень медленно.
Медленно шли с войны.
Читал я письмо отцово
И прятал в ящик стола,
А мама была на службе,
На службе мама была.
Она приходила поздно,
Одетая по-военному,
И горько вздыхала:
– Господи!
Голоден ты наверное…
Опять задержали в госпитале –
Пришёл эшелон из-под Ельни,
И пахла она лекарствами,
И еле держалась, еле.
Я ей улыбался лукаво,
Письмо извлекал на свет,
И мама слегка бледнела
И слепо брала конверт.
Она становилась слабой,
Как маленькое дитё,
И на плечах погоны
Вздрагивали у неё.
Я грыз концентрат солдатский
И чай с сахарином пил.
Потом меня мама укладывала
И говорила:
– Спи!..
Когда ж, засыпая, я грезил
Новым отцовским письмом,
Почтовым казался мне ящиком
Наш под железом дом.

1963



ЧЕТЫРЕ ГОДА

Четыре года гуси плакали,
Узрев однажды с вышины
Дома, пылавшие, как факелы,
Дымы багровые войны.

Четыре года гуси видели
Внизу на поле не жнивьё,
А танки мёртвые, как идолы,
Пришельцев трупы, вороньё.

Четыре года скрежет стали,
До облаков – сплошной пожар,
А гуси всё же прилетали,
Как и в нашествие татар.

1963



ХЛЕБ ПОБЕДНОГО ГОДА

Что может быть слов этих проще,
Вздыхал председатель в те дни:
– Не бык ты, Матрёна, не лошадь, –
Не очень-то лямку тяни!..
И сам подпрягался в постромки,
Кривою ногой ковылял
И, кончив делянку, негромко
Командовал:
– Девки, привал!..
А в поле осот да крапива,
Да в рост малышне – лебеда…
Ещё над израненной нивой
Кружилась как ворон беда.
Курил председатель и горько
Вздыхал непонятно о чём.
В нашивках его гимнастёрка
Парила на нём горячо.
Дымились пласты чернозёма
И жадно ловили зерно
Под грохот осеннего грома,
Под дождик, что не был давно.
Был хлеб того самого года
И труден, и горек, и мал,
Но был он надеждой народа,
И каждый его поднимал.
И каждый, себя не жалея,
Со всеми тянул борозду
И рад был увидеть в апреле,
Как оземь цветёт на виду.
Уже говорили о дате,
Когда соберут урожай,
Как вдруг занемог председатель
И умер внезапно под май.
А май был победным, ядрёным,
Все ночи в полнеба с луной…
Но плакала тихо Матрёна
Одна за глухою стеной.
А хлеб по полям колосился
И сил набирался, дыша,
И мир в этот Мир воротился,
И пела о жизни душа.

1984



ЖЁНЫ

Сойду я с поезда, и вечер тёплый
В лицо дохнёт мне дымом и травой,
И, слушая мычанье сонных тёлок,
Я побреду по улице прямой.
У белых хат душисто пахнут семечки
И женщины судачат о житье:
– Ах, бабоньки, вчера хромой Матвеич
Опять был вдрызг… и зло грозил жене.
А та молчит… Уже б другая к преду
Давно пошла бы: так, мол, и вот так…
Глядишь – и перцу выдали б соседу,
Чтоб он не очень баловал, дурак. –
Я улыбаюсь их речам резонным
И принимаю это не всерьёз:
Какими могут судьями быть жёны? –
В них злобы нет, а жалости – до слёз.
Они давно с мужьями поделили
Всё, чем богаты: радость и беду,
И если уж мужей своих судили –
Судили лишь по бабьему суду.
Случись с хромым Матвеичем неладно,
К глазам потянет каждая платок
И вспомнит, что в боях под Сталинградом
В крутом году остался он без ног.
Что нелегко забыть ему несчастье –
Скрипя, протезы за душу берут,
Что орден дан ему в Кремле,
а власти
Наград высоких даром не дают.
И всем, чем смогут – всем ему помогут:
Побелят дом, посадят огород.
А если бы могли –
ж и в ы е ноги
Соседу б дали – пусть себе живёт!..
Но вот пока – они ведут резонно
Речь о его неправильном житье,
И их большие тёмные ладони
Покойны на коленях в полутьме.

1960



ПЕСНИ БЕЛОГОРЬЯ

А. С.

Домотканый и древний. Ещё в сундуках
Сохранил вековые мой край сарафаны.
Что за чудная дробь у тебя в каблуках,
Что за песни в душе твоей, Анна?

Здесь у Тихой Сосны, где берёз хоровод,
Заливные луга и медовые травы,
Задушевная старая песня живёт,
И она тебя славит по праву.

Как к лицу тебе этот старинный наряд:
И «сорока» и в блеске жемчужин понёва…
– Ах вы, лёлюшки-лели, там рота солдат
Шла–прошла по досочкам тесовым.

Ах вы, лёлюшки-лели, там речка течёт
Из-под белого камушка в морюшко.
Все солдаты поют, лишь один не поёт,
Не поёт он, молоденький, с горюшка.

Ах вы, лёлюшки-лели, там рота солдат
Шла-прошла бережком по туману…–
Как глаза твои жарко и грустно горят,
Дочь солдатская, красная Анна!

Твой отец не пришёл с той проклятой войны.
Он убит молодым в белорусских болотах…
Ах вы, лёлюшки-лели…
У Тихой Сосны
Белый аист летит, окликая кого-то.

1980



НА ПРОХОРОВСКОМ ПОЛЕ
Эпилог

Н. Игрунову

Что танки?..
А Поле осталось,
И звёзды героев над ним –
Награды за храбрость и ярость,
Что в небе зажёг серафим.

Что пушки?..
А Поле осталось.
И громы остались зарниц,
Где в полночь взрывается завязь
И песни рождаются птиц.

И что самолёты?..
Осталась
Над Полем небесная тишь
Да белое солнце, как аист,
Да с шариком в Поле малыш,
Да горькие вечные травы,
Да алый на Поле цветок –
Покой… литургия державы,
И битвы её эпилог.

2008-2009




У ВЕЧНОГО ОГНЯ

Две женщины встретились в центре города –
Одна в чёрном, другая – в белом.
Та, что в чёрном, безмолвно и неподвижно
Замерла у огня, бегущего из-под мраморных плит.
Та, что в белом, осторожно двигалась
Вдоль мраморного квадрата.
Падал снег, густой и тёплый,
На женщин, на огонь, на мрамор…
Женщина в белом остановилась у одной из плит.
Сняла рукавичку и бережно смела снег
С латунных букв.
– Звание неизвестно… –
прочла женщина медленно и глухо…
Лицо её стало отрешённым и скорбным,
Как у той, бронзовеющей от огня,
Что стояла напротив.
…Печальные тени возникали из огня и снега,
Кружились над женщинами и уплывали в ночь,
Как память сурового сорок третьего…
И только бронзовый мальчик,
сын женщины в чёрном,
Играл беспечно рядом,
не замечая повзрослевшей ровесницы в белом –
Живой и красивой, осторожно сметавшей снег
С латунных букв.

1968



НА ВОЙНЕ

1.

А если впрямь враги пойдут войной –
Надену каску и шинель солдата,
И воинский свой долг перед страной
Исполню свято.
Я научусь ценить воды глоток
И тишину, когда пылают танки,
И небо над окопом и цветок.
И доброту землянки.
И Музы не сочтут мне за грехи,
Что на войне воюя не без страха,
Я не успею написать стихи,
А только порохом пропахну.

2.

Грудь мою пробьёт навылет пуля –
Упаду, раскину руки врозь
На горячий, пахнущий июлем
И травою пряною покос.
Девушку увижу над собою –
Маленькие руки, белый бинт.
Медленно глаза свои закрою:
– Брось, сестра, не ранен я – убит!
Подними мне голову повыше
Да воды холодной поднеси,
Ничего, родная, не попишешь –
Не гулять мне больше по Руси…
Жить хочу… Да ты не плачь, сестрёнка –
Так уж на войне заведено…
Как, скажи, зовут тебя?
– Алёнка…
– Что-то мне, Алёнушка, темно.
Ты сними мой вещмешок и каску.
Мне без них свободней и вольней.
Расскажи, Алёнушка, мне сказку,
Расскажи мне что-нибудь о ней –
Как она над омутом сидела,
Как она Иванушку ждала… –
Замолчу… Прислушаюсь, как тело
Дрёма золотая обвила.
Нет уже ни страха и ни боли,
Лишь в глазах последняя тоска.
Мне приснится дом родной и поле,
Матери спокойная рука.
Но очнусь внезапно от раскатов
Боя отдалённого в степи
И от слов Алёнушки:
– Солдатик!
Не сдавайся, милый, потерпи! –
Улыбнусь… Запахнет резко йодом.
Сдавят грудь целебные бинты…
Будут тучки плыть по небосводу,
Травы млеть и созревать цветы..
И звенеть пчела протяжно, тонко…
…Надо мной, как в сказке над бедой,
Тосковать Алёнушка, Алёнка,
В гимнастёрке, в каске со звездой.

1965



ПОВЕРКА

Поверка. Застыли курсантские роты:
– Убит подо Ржевом!
– Под Курском!
– Берлином!
Горят и дымятся глухие болота,
Дрожит одиноко во поле осина.

Проносится ветер тяжёлый над бором,
И птица орёт на железном заборе,
И носятся в воздухе вместе с сиреной
Тревожные запахи белой сирени.

Кровавый цветок распустился заката:
– Убит в 41-м!
– Убит в 45-м!

1986




ПЕСНЯ О ЖЕЛЕЗНОЙ ЗЕМЛЕ

Сильней притяженья земного
Нам белые эти холмы,
И роща, и степь, и дорога,
И город, где выросли мы.

Здесь русское ратное поле
С той битвы великой не спит,
И в недрах по божеской воле
Железные клады хранит.

Припев:
Руда, что для нас, как магнит,
В земле набирается силы,
В железных карьерах стучит
Горячее сердце России.

Быть может, в нём то притяженье
С рождения в нашей крови,
Что вечно в своём продолженье
Земной и небесной любви.

Припев

В хлебах золотых Белогорье,
В каштанах и белых садах,
Гремят на его перегонах
С магнитной рудой поезда.

Из этой руды Белогорья
Святой, благодатной земли
И звёздочки все на погонах,
И звездные все корабли.

Припев

Я верю в то время благое –
Земные зажгут корабли
Над миром Звезду Белогорья
В честь нашей железной земли.

Припев

2008



ЗЕМЛЯ

Найдёт ли затменье на солнце,
Ударит ли гром среди дня –
Спокойной она остаётся
И радует этим меня.

Ничто ей ни беды, ни грозы,
Ни этот окальный закат
Где помнят Батыя берёзы
И позднего Рейха солдат.

Земля моя…
Сколько в ней силы
И доброго сколько ума!..
Всё меркнет пред светом России
И солнце, и звёздная тьма…

1985




МЫ СЛАВИМ ТЕБЯ, БЕЛОГОРЬЕ…

Старинный наш край,
край державный,
Ты с давних и грозных времён
России надежда и слава,
И щит порубежный её.

Припев:
Мы славим тебя, Белогорье,
Твои и хлеба, и жнивьё
И руды...
и Белый твой город,
И ратное поле твоё!

Бомбили враги это поле
И танки жгли нивы твои,
Но пели о жизни и воле,
О счастье твои соловьи.

Из пепла взошли твои сёла,
Взошли из руин города.
В хлебах ныне ратное поле,
Земля твоя в белых садах.

Цвети-расцветай наш былинный,
Наш юный, наш песенный край,
И солнцем холмы и долины,
И песнею жизнь озаряй.

1996-2012




ПЕСНЯ О БЕЛОМ ГОРОДЕ

Г. Голикову

Где бы я ни бродил по земле,
Я к тебе возвращался как прежде,
Ты, как свет, был в вагонном окне,
Потому что ты город надежды.

Припев:
Белый город – родные края,
Вечный зов материнской любви
Соловьиная песня моя,
Город детства и первой любви.

Полюбил я каштаны твои,
И Донец твой, и белые горы.
Здесь когда-то гремели бои –
Смерть гуляла, разруха и горе.

Опалённый смертельной Дугой
В сорок третьем, на кровушку лютом,
Ты вознесся, как гром, над Москвой –
Город первого в мире салюта.

Ты сегодня красив и крылат
Голосами детей, голубями.
Я люблю, когда утром звонят
Твои белые русские храмы.

Я люблю говорок горожан…
Речь в нём русская с мовой срастилась
Здравствуй, град порубежья держав,
Белый лебедь на холмах России!

2001-2008



*  *  *

Раздолье родное, степное,
И северный ветер – в лицо,
Но всходит уже за спиною,
Блестит золотое кольцо.

И небо алеет всё резче,
И меньше под вербами тьмы.
Минута ещё – и забрезжат
Далёкие в дымке холмы.

И станет просторно и тихо,
Лишь вспыхнет студёный ручей,
Да вздрогнет в тени соловьиха
От яростно бьющих лучей.
Заглядывай в щели и буйствуй
Весёлое царствие дня! –
Твоё прославляя искусство,
Душа замирает моя.

1984



КУРСКИЙ СОЛОВЕЙ

Памяти Н. Корнеева

Начинается тихое лето.
После долгих холодных ночей
В темь сырую в глухом бересклете
Осторожно возник соловей.

Конспиратор великий и певчий,
Поминутно меняя места,
Видел он всю округу далече,
Слышал шорох тишайший листа.

Он возник. И негромкая песня
Прозвучала над сонной рекой,
Но молчало степное полесье
И хранило великий покой.

И встревожился бард всемогущий,
Засвистел во весь пыл свой и дух,
Так, что листья посыпались в пуще,
Всё живое очнулось вокруг.

И… защёлкало, засвиристело,
Заиграло на сотню ладов,
И солиста певучее тело
Онемело среди голосов.

В нём сердечко в пылу перегрузки
Задохнулось от песен и грёз,
И умолк навсегда этот к у р с к и й
Звуковержец средь белых берёз.

Но летел ещё долго по свету
Чистый голос певца и не гас…
И симфония русского лета
Как заря над землёй поднялась.

1990




*  *  *

Очнись… Проснись во тьме глубокой
И шире окна отвори! –
Качает ветер фонари,
И пахнет ночь сиренью мокрой.

Летит звезда. Одна, другая.
А ты застынь, а ты замри!
Уже над сонными лугами
Полоска вскинута зари.

Там раздаётся топот шалый
И храп горячий, молодой.
Тревожно ловит мир ушами
Вожак над млечною водой.

И тише ржание и реже.
Уже стоит табун в реке.
Ещё мгновенье… и забрезжит
Луч золотой на поплавке.

И в ивняке проснутся птицы,
И грянет музыка окрест
И будет долго наземь литься, –
Пока певцам не надоест.

1983




ГРОЗА

Обошла меня молния мимо –
Я на землю сухую ступил.
– Что ты плачешь, душа-Серафима? –
Гром небесный меня не убил.

Он лишь рядом пронёсся свирепо,
И его золотая змея
Распорола тяжёлое небо
И сожгла на ветле соловья.

Я от яркого света ладонью
Закрывал поминутно глаза,
Но меня обдавала водою
И наотмашь хлестала гроза.

И тогда я в отчаянье крикнул
И в сердцах обругал небеса.
Кто-то вдруг тихо засовом скрипнул –
Огнь угас, только дождик плясал.

Я устало побрёл по заречью
К твоему очагу и теплу,
А гроза, громыхая, далече
По добру уходила и злу.

…Я пришёл, как из старого фильма,
Что крутили лет тридцать назад.
– Ты меня не ждала Серафима?..
– Проходи… Я ждала тебя, брат…

1976




БОЛЕЗНЬ

– Что там упала за звезда? –
В бреду она спросила.
– То не звезда, твоя беда
Во тьме проколесила.

– Что надо мной за тёмный лес,
Где. небо голубое?
– Какой там лес – твоя болезнь
Склонилась нал тобою.

– А что за ворон там притих,
Глядит в окно с полночи?
– Не ворон то, а твой жених
Тебя увидеть хочет.

– Кто голосит там, притаясь,
Как старая дворняжка?
– Окстись, дитя, то мать твоя
В слезах зашлась, бедняжка.

– А кто зовёт меня, сестра?
– Я ничего не слышу.
– Какая чёрная дыра
Дымится через крышу!..

– Очнись, дитя, и не дрожи.
Нет никакой дыры там –
То влез сквозняк на этажи
И дышит менингитом.

1980




ТЕНЬ НА ДОРОГЕ

В. Белову

Эта тень от меня, от живого,
Отделившись, бежит по земле,
И пока серебрится дорога –
Тень на спицах лежит, на руле.

Но потухнет ночное светило:
Тень ушла, отступила во мрак,
И какая-то чёрная сила
Ухватила меня за пиджак.

Я застыл. Одинокий и жалкий
На дороге потухшей стою,
А навстречу мне чёрные галки
Всё летят через душу мою.

Но луною опять осиянна
Даль равнины и поле овса,
Колдовские за полем леса,
Где царевна живёт Несмеяна.

Я опять приналёг на педали.
Тень за мною бежит в полумгле –
Знак небесной беды и печали,
Догоняющих нас на земле.

1985




ДОМА

Опять как встарь в родительском я доме.
Проснулся ночью, вижу слабый свет
Притушенной пятилинейной лампы
И контуры знакомых мне вещей –
Вот стол кривой, вот тумбочка, где прятал
Я школьные потрёпанные книги.
А там… там шкаф. В нём мать всегда хранила
Варенье из смородины и вишни.
Поёт сверчок за белой печкой где-то,
И ходики по-прежнему спешат,
И дышит тяжело во сне отец,
И мама чутко дремлет на диване.
Встаю – вздыхают половицы глухо –
И потихоньку выхожу во двор
На сильное степное полнолунье,
На свежее дыханье сентября.
Стоит над миром белое безмолвье,
Лишь изредка в сарае замычит
Над свежим сеном полусонно тёлка,
Да куры закудахчут на насесте.
И снова тихо на земле и в небе.
Но чу! –
Вверху всё явственней и ближе
Я различаю плеск тугих и сильных крыльев
И смятый ими безмятежный воздух.
На юг, на юг вожак уводит стаю…
А я стою – мне грустно почему-то,
Как будто не она летит, а годы
За тёмный лес, за синие моря.
Меня с крылечка мама окликает:
– Ты что ты не спишь? Иди, ложись, сынок…
Уже светать начнёт, должно быть, скоро,
А на дорогу надо отдохнуть.
Я возвращаюсь в комнату, ложусь
И засыпаю крепко на заре.
Мне снится день, далёкий день осенний –
Последний день из детства моего.
… Над нашим домом жёлтые метели.
Меня выводит за ворота мать.
На мне костюмчик серенький, дешёвый,
В руках моих отцовский вещмешок.
Тревожно где-то поезда грохочут.
Мать говорит:
– Смотри не опоздай!.. –
А над селом с гортанной, грустной песней
На юг, на юг уходят журавли…
И я иду… ещё такой незрячий,
Такой ещё отчаянный и юный…
Я слышу за спиной печальный крик,
И впереди – звонок чужой, вокзальный.
И я пою из детских что-то песенок
И важно за плечом держу мешок.
А журавли уносят моё детство,
А поезда увозят меня в юность.

1963




КОЛОДЕЦ

Отпустит болезнь и уляжется ревность –
Душа встрепенётся.
И ты, веселея, увидишь деревья
Шумят у колодца.

Там старый журавль полетит деревянный
С бадьёю над срубом –
«Ах, как он, чертяка, скрипит, окаянный,
Но как тебя любит!».

Он горе и горечь и сердце остудит
Холодной водицей,
И ум прояснится, и силы прибудет
В воздетой деснице.

Когда же на дне заиграет метёлкой
Цыганское солнце,
И кто-то окликнет тебя из потёмок –
Не стой у колодца!..

1979




ОСТАВЬТЕ В ДОМЕ ДРУГА

Когда в пути вы день, другой.
Когда ваш путь был труден.
Переступив порог чужой,
Строги не будьте к людям! –

Пусть будет скромною еда,
Ночное ложе жёстким –
Всё это мелочи, когда
Вас встретили по-свойски.

Уставший рад еде любой,
За ложе не осудит.
Переступив порог чужой,
Строги не будьте к людям!

От сердца – хлеб, от сердца – соль,
Улыбка на пороге,
Под доброй крышей – крепкий сон
Вас подкрепят в дороге.

А утром в здравии своём
Ступайте росным лугом,
Но, покидая добрый дом,
Оставьте в доме друга.

1963




В ЛЕСУ

Сегодня лес наполнен светлой грустью.
Войди и заблудись среди деревьев.
Там в глубине посвистывает осень
И воздух прян от листьев и грибов.
Я медленно уйду к ручью лесному,
Где над водою поздняя синица
Ещё колдует…
Но гнездовья птичьи
Покинуты уже наполовину.
Мне лес напомнит дачный городок,
Который оставляется жильцами,
И лишь его хозяин – бородатый
Лесник –
С берданкой бродит в рыжих рощах.
Он у ручья меня окликнет. Спросит,
Зачем я здесь …
И уведёт к себе,
Где двор усыпан сушкою фруктовой
И дикой красной ягодой лесной.
У старой покосившейся калитки
Нас встретит пёс, огромный как телёнок,
И я пойму:
Старик живёт один,
Но ничего об этом не спрошу.
Мы будем с ним сидеть под толстым вязом,
Пить хлебный квас, болтать о чепухе,
Но вот вздохнёт он и в раздумье скажет:
– На новолунье, брат, засентябрит…
И почему-то надолго умолкнет.
Рассеянно рассматривая лес,
А чёрный пёс, у ног его ласкаясь,
Тихонько и печально заскулит.
Старик его потреплет по загривку
Тяжёлою, но ласковой рукою,
Раскурит трубку медленно
и снова
К своим нелёгким думам возвратится.
Вдруг где-то грянет выстрел,
И в вечернем
Прохладном небе сразу дрогнет солнце
И птицею огромною и красной
Опустится бесшумно в тихий лес.
И лес сухой как порох вспыхнет ярко.
Старик очнётся.
Я начну прощаться.
Но он меня задержит и из дома
Зелёную бутылку принесёт,
И виновато скажет:
– На дорожку
Рябиновой попробуй нашей, здешней…
Была моя старуха мастерицей
в таких делах
И знала лес, как дом,
Да вот болезнь… –
И голос его дрогнет,
И станут плечи крупные остры:
– Пора бы в город к сыну перебраться,
Да нелегко всё это, нелегко… –
Я выйду на опушку. Оглянусь
На жёлтый лес,
До слуха моего
Протяжный свист осенний донесётся
Из глубины лесной, где всё ещё
Огромная жар-птица будет биться
И силуэт сутулый лесника
Чернеть между багряными стволами.

1962



ПТИЦЫ

1.

Высоко, гортанно затрубила
Осень над просторами земли.
Улетают к голубому Нилу
Журавли.

Вот вожак торопит криком стаю,
Вот уже за маревом вдали,
Словно на экране, тихо тают
Журавли.

Ничего от них не остаётся –
Всё на сильных крыльях унесли.
Даже завлекли с собою солнце
Журавли…

2.

Костры. Осенние костры
Горят по всей округе,
И птичьи крики так остры
Над лесом и над лугом! –

От них вода в реке рябит,
И лист дрожит и бьётся,
Перечеркнув собой зенит,
Вожак летит на солнце.

Вот так кричать – куда б ни шло
Великому пророку.
Так отрешённо и светло,
Пронзительно-высоко.

Перо случайно упадёт
И поплывёт по ветру –
И все леса внизу сожжёт
На сотни километров.

1965




ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ

Ну что ты, душа моя милая,
Печалишься?.. Так уж пришлось –
Течёт над отцовской могилою
Свет тихий от белых берёз.

Простившись со мной, а не с Русью.
Ушёл мой отец в Покрова.
Но пахнет весёлою грустью
Над ним молодая трава.

И летние тёплые грозы
Шумят, как в далёкие дни,
И белые с чёрным берёзы
Задумчиво светят над ним.

И красное солнышко рядом.
Чего ж запечалился я ?..
Стоит у берёз за оградой
В ромашках дочурка моя.

…Берёзовый свет на кладбище
Как тень пробежит по лицу,
Где светлая птица засвищет
Последнюю песню отцу.

1984




МУЗЫКА

Дочери Светлане

Сыграй-ка Моцарта мне дочь,
А я к тебе присяду рядом…
Пусть за окном спустилась ночь
И веет свежестью из сада.

Уже там падает листва.
И жгут костры, и птицы плачут,
Сегодня не нужны слова –
К ним интерес совсем утрачен.

Сегодня музыка нужна.
Какая?..
Сам не знаю, право,
Но чтоб была в ней тишина
И листья красные, и травы.
Вся эта осень за окном,
Когда чего-то жаль до боли.

…Всё это ты поймёшь потом.
Сыграй-ка Моцарта мне, что ли…

1982




ДОРОГА К ДОМУ

Опять леса в жару осеннем.
Черны и холодны поля,
И я бреду дорогой древней
Туда, где холмится земля…
Там наверху ещё зелёном –
Полынь и ветер… и простор,
Где рядом птицы тихо стонут
И ослепляет даль озёр.
Пейзаж осенний грустью дышит,
Но грусть, как в жилах кровь, тепла.
Она мудрее слов и выше,
И оттого душе мила.
Стою… Полынь к ногам прижалась.
А надо мной – один зенит.
Гляжу вокруг, и тихо жалость
В душе вдруг горько защемит.
И поплывёт опять из мрака
Твоё забытое лицо,
И заскулит внизу собака,
И ты мелькнёшь в огне лесов.
Я брошусь вслед, в туман горящий,
И найду тебя… К утру
Под дождик, тихо моросящий,
От одиночества умру.
…Я вздрогну. Оглянусь. Пустынно!..
И к дому зашагаю прочь
Тропою самою недлинной,
Где ждут меня жена и дочь.
Мне всё вокруг давно знакомо –
Ручей, калина на юру…
Пока есть дом, дорога к дому –
Я буду жить… Я не умру.

1986




БРАТ

И. П.

Ты не ругай меня, мой брат.
Не обвиняй меня в измене.
Ну разве, брат, я виноват,
Что понимать слова умею?..
А ты на них бываешь глух,
Но сам не замечаешь это,
И мнишь себя большим поэтом
И говоришь об этом вслух.
Гордыня, брат, рождает зло.
За ней нередко – след кровавый
Её вселяет в нас лукавый,
Когда всё богово ушло.
Я слышал – ты меня хулил,
Грозил спесиво мне и круто.
А знаешь, брат, что было с Брутом,
Когда он Цезаря убил?..
Не предавай меня, мой брат,
Не поднимай в гордыне камень.
Ты – Авель, брат мой, а не Каин,
И я тебе безмерно рад.
Ты добрый, славный человек.
Что нам делить? –
Не делят песен.
Нам этот мир с тобой не тесен,
Хоть в мире двадцать первый век.
И на земле людей не счесть,
Но песни – сёстры, как и прежде.
Споём же, брат! – Ты жив, ты есть!
А Каин мёртв,
Мёртв безнадежно.

2008




ОДИНОЧЕСТВО

Забудутся, вспомнятся, сбудутся
Те встречи с тобой, словно сны.
Какая ты всё-таки умница,
Что в сердце не держишь вины.
За слабость мою и ненужность,
За все мои «против» и «за».
У женщины полузамужней
Любовь и свобода в глазах.
В них музыка, нежность, тревога,
Решимость идти до конца,
И что ей до сплетен убогих,
Коль страсть обуяла сердца?
Что женщине – табель о рангах?
Билет –
И поля за окном,
И веси, и звёзды, и ангел
На трассе за белым холмом,
И город в туманных контрастах.
Вот дом тот, подъезд и звонок.
Дверь настежь:
– О Господи!
– Здравствуй!
Не ждал?.. –
И порог, что порок.
Свечение глаз…
– Ну входи же, желанная гостья моя! –
И вся из стихов, вся из книжек
Плывёт наша ночь бытия.
Щекою небритой касаюсь
Тугих твоих тёплых волос,
И радость, блаженство и жалость
Меня пронимают до слёз.
А утром ты руки уронишь
И выдохнешь:
– Осень, дожди…
Мне надо вернуться в Воронеж.
Жди писем. На почту ходи!..
Автобус твой в дымке растает.
С вокзала идя не спеша,
Почувствую:
Сердце устало,
Тоскует и плачет душа.
Как мир неуютен, трагичен! –
Мы все неприкаянны в нём:
От кошек, собак и синичек
До дяди, что кличут «царём»,
До тёти, кого «королевой»
На рынке любовном зовут…
…Мир делят на «правых» и «левых»,
А вот для чего –
Не поймут.
Наш шар одиночеством болен,
Враждой переполнен и злом.
На нём ни покоя, ни воли,
Любовь убивают на нём.
Мы были наивны с тобою,
Что верили в наши пути.
За всё, что не стало судьбою,
Прости, дорогая, прости!
…Мне осенью часто не спится:
Друзей вспоминаю, врагов…
Почудится –
Кто-то стучится,
А дверь отворю –
Никого…

2007




САЛЬЕРИ

Никто не помнит о его кончине –
Он после жил… и до сих пор живёт,
Но с тех времён, когда беда случилась.
В застолье вин друзьям не подаёт.

Лишь ревностно следит он за собратом
И, завистью тяжёлою томим,
Он за добро ему недобрым платит,
И остаётся жив и невредим.

И всё же в час, когда в притихшем зале
Вдруг музыка берёт над злобой верх,
Становится он тихим и печальным,
Не думая про славу и успех.

А вспыхнет свет – лицо меняет краски –
Сальери злобен и угрюм опять –
Другого зал одаривает лаской:
– Маэстро Моцарт! – Сила! Благодать!..

Гремят ряды: и левый ряд, и правый.
Обходят люди мрачного его.
Сальери жив…
Но миром Моцарт правит!
И в этом свет и жизни торжество.

1968




*  *  *

Я однажды проснулся и понял –
Мчатся годы мои на закат,
Как шальные ослепшие кони,
Как глухой за окном листопад.
Стало холодно, жутко и пусто
В этой серой, больной полумгле –
Поутихли и страсти, и чувства –
Только память несёт по земле.
Так несёт, словно тень самолёта –
Через долы, леса и ручьи,
Возвращает из тьмы мне кого-то
И глаза затмевает мои.
И плывёт, как в дыму, вереница
Разных судеб…Грустя и любя,
Различаю забытые лица
И сквозь сумерки слышу тебя:
– Я не помню тебя. Я забыла.
Что тревожишь ты память мою?..
– Значит, ты никого не любила?
– Не любила.
На том и стою… –
И бежишь по зелёному полю
Во весь пыл молодой свой и дух,
И душа замирает от боли,
И теряю я зренье и слух.
Жил ли я среди этого люда,
Среди этих степных ковылей,
Где сокрыты тяжёлые руды
И по лету горит Водолей?..
Жил ли я… и любил ли кого-то
Или птицей метался во мгле,
На каком-то крутом повороте
Разминувшись с тобой на земле?..

1986




ТРИПТИХ

1.

Друзья мои, предавшие меня,
Я вам прощаю ваши все измены,
Вас в жизни ждут благие перемены
И все щедроты рыночного дня.
Дай Бог, набить потуже вам карманы
И написать в е л и к и е стихи!..
Да что вы мнётесь? – Третьи петухи
Не пропоют – их съели графоманы.

2.

Любимые, забывшие меня,
Забывчивость я вашу не ругаю,
Я даже вам забыться помогаю,
Не вороша любовного огня.
Другие времена, другие нравы.
Развеяны все святости Любви…
Любимые, я помню вас, и, право,
Мне грустно говорить вам:
– Се ля ви!..

3.

Враги мои, проклявшие меня,
Поверьте мне, на вас я не обижен,
Я травлю вашу одолел и выжил –
На мне теперь не кожа, а броня.
Я собран весь. Во мне боец живёт.
Я дальше вижу, дальше слышу многих.
Я благодарен вам, враги, ей-Богу!..
Пока вы есть – цена моя растёт.

1992




ЭЛЕГИЯ

Нине Даниловой

Когда уйду (как будто я и не был),
Пустых не слушай обо мне речей…
Я стану весь д а л ё к и м, словно небо,
По воле неземной уже ничей.
Не плачь по мне, но приклони колени –
Молись, молись: и справишься с тоской,
Что по ночам в дому являет тени –
Поэта тень… Дантеса… тень Ланской…
Бессмертен в нашей жизни треугольник!
Как от него кружится голова!..
…Слышны на кухне духи алкоголя
И больше всё французские слова…
Но что ещё за тень с печальным ликом
Явилась в дом и с Пушкиным стоит?..
О, Господи! Да это же Никитин,
Иван Никитин –
предок мой, пиит…
Я тени, друг мой, полюбил при жизни.
Ночами с ними вёл я разговор.
И вот теперь они пришли на тризну,
И появленьем твой волнуют взор.
Ну, полноте! Очнись от наваждений!
Перекрестись, прихлопни двери в зал!
Молись, молись… Не бойся привидений! –
Я тоже привиденьем добрым стал.
…Снеси меня на белый холм высокий –
Поближе к птицам, ближе к облакам.
Ты там опять мои услышишь строки
И голос мой глухой издалека.
И ты поймёшь тогда –
впервые, может,
Что жизнь я сам остановил свою.
Что был я, как осенний подорожник,
А не цветок весны в родном краю.
И потому смеялся я не часто,
А больше был безмолвен и угрюм.
Не знал признаний, ни богатств, ни счастья,
Но был велик среди печальных дум.
Когда умру –
Снеси на холм высокий –
Поближе к небу, ближе к облакам,
И ты опять мои услышишь строки
И голос мой глухой издалека.
Он будет плыть над чёрными полями
В туманной предосенней полумгле,
Над Белогорьем, белыми церквами,
Сливаясь с голосами на земле.
О, мой народ – весёлый горемыка! –
О чём шумишь и ждёшь какой беды?
Шуми, родной!..
Над Родиной великой
Витает дух тоски и нищеты.
Не плачь, мой друг! –
Я был Руси заложник.
Я воду пил из скифских родников.
Молись за Русь
под сенью облаков,
Ступая на осенний подорожник.

1994-2009




СТАНСЫ

1.

Всё дальше звонят колокольцы.
Всё дальше… всё ближе покой.
Порадуйся позднему солнцу,
Красе кучевых облаков.
Хоть лето уже на исходе –
Весёлые краски царят –
И птицы поют на свободе,
И долог и ярок закат.
Порадуйся дням и минутам,
Теплу и блаженной земле,
Пока не нагрянули смуты
И чёрные бури во мгле.
Пока белокровием землю
Твою не задели всерьёз,
Пока на холмах ещё дремлют
Пресветлые храмы берёз.
Порадуйся далям безбрежным
И звоннице белых церквей,
И женщине поздней и нежной,
Быть может, п о с л е д н е й твоей…
Всё ближе звонят колокольцы,
Всё дальше и дальше покой.
Горят обручальные кольца,
И кони стоят за рекой.

2.

Душа моя тобой томима,
Рванётся вдруг на голос твой,
И закружится твоё имя
Над парком, словно лист резной.
Пусты и пасмурны аллеи,
Там бродят тени меж дерев…
Зачем зову тебя, жалея,
Во тьме полуночной прозрев? –
Что я любил… Что ты любима…
Что нет возврата летних дней…
Всё отошло. Лишь запах дыма
Течёт как грусть с ночных полей…
Брожу знакомыми местами.
Печаль моя не тяжкий ком,
Как эта вот скамья пустая,
Где сиживали мы вдвоём.

3.

В небо подними свои глаза –
Низкое, прохладное, седое…
Здесь земля… И тихо стрекоза
Примостилась на моей ладони.
Лучик солнца на её крыле
Чуть дрожит, тепло переливаясь.
В небесах не музыка, а жалость
Слышится в туманной полумгле.
Это птицы… Это на изломе
Время предосеннее течёт.
Это по законам незнакомым
Птицы начинают перелёт.
Что им видно с птичьего полёта? –
Тёплые далёкие края
Или за дорожным поворотом
Родина, печальница моя?

1988




*  *  *

Сказала:
– Не время, не годы…
Прижалась к берёзе щекой
И слушала долго природу
За тёплой и ясной рекой.

Свистели задумчиво птицы,
И в поле мерцали цветы,
И наши вечерние лица
Глядели из тёмной воды.

Мы замерли оба на время,
Своё отраженье храня.
Смеркалось. И лица старели
И таяли в отсветах дня.

Но мир, нас увидя, – з а п о м н и л,
И грешные наши черты
Несла ещё речка по полю,
Где тихо мерцали цветы.

Где тучки ещё розовели,
И в храме на белом холме
Шла служба… И певчие пели
О Нём, о душе, о суме.

О нас, неприкаянных веком,
Подчас и заблудших, и злых.
Пришёл человек к человеку
Душой поделиться на миг.

Сказала:
– Не время, не годы…
Прижалась к осине щекой.
Дышала природа свободой,
И ночь обещала покой.

А речка несла сквозь долины
Размытые наши черты,
И красные кисти рябины,
И мёртвые с поля цветы.

1995



ПОЕЗДА

Пролетели мои самолёты,
Просвистели мои поезда…
Н.Рубцов

Отсвистели курьерские. Тьма…
Время самое для пистолета! –
Что ж не стал великим поэтом –
Не хватило души и ума?..

Тяжелеют усталые веки.
Полунищий, себе ты не рад.
Слава Богу, об этом вовеки
Ни отец не узнает, ни брат.

И ни мать… Все на том берегу…
Ты остался один под луною,
Та, что другом была и женою,
К твоему же сбежала врагу.

Но вернись в свою тихую комнату,
Где давно ни единой души.
– Госпожа Одиночество, вспомните
Наши детские карандаши!

Включим свет. На листе из альбома
Нарисуем такое – держись!
Госпожа Одиночество! – Жизнь
Пишет розовое и голубое.

И, как в детстве, я вновь открываю –
Звёзды, поле, цветы и зверьё
И любовь свою к Белому краю,
И забытое имя твоё.

Открываю в себе я поэта,
И смеюсь над собою:
– Балда!
Отпусти ты свои самолёты!
Отпусти ты свои поезда!

1988




ПРИЗНАНИЕ

Замечаю – старею:
То печали, то хвори…
Мне б к весёлым евреям –
К одесситам на море.
Мне морские бы ванны,
Воздух моря целебный…
Что не врач там – то Ванга.
Что не лодочник – Лейба.
Ах, как море смеётся,
Как смеётся Одесса!
Пляжи, чайки и солнце,
В море парус белесый.
Ляг и слушай приливы,
Анекдоты соседей.
Стыдно быть несчастливым
В Колизее комедий.
Все смеются в Одессе –
Повара, лицедеи,
Доктора, поэтессы,
Воры и прохиндеи.
Одесситы, что звёзды:
Кто поярче – мудрее…
Только если серьёзно –
Что мне море,
евреи?..
И зачем мне Одесса,
Дерибасовской песни,
Молдаванка, Пересыпь –
Байки, скрипки и пейсы?
Что мне мудрость Талмуда,
Юной Сары искусы,
Что поклон мне Иуды,
Если раб я Иисуса?
Бог мой вечный, единственный,
Я готов на Голгофу
Ради веры и истины,
Озаривших убогих.
Деньги, женщины, слава –
Суета. Перегрузки…
Я навек – православный,
Каждой косточкой – русский.
Замечаю – старею:
То печали, то хвори…
Значит, самой время –
Никуда с Белогорья.
Лучше ты на закате
Выйди в чистое поле,
Где в полыни и мяте
Твой покой, твоя воля.
Все поведай невзгоды,
Там земле своих дедов
И уйдут твои беды,
Распогодятся годы –
Ни печалей, ни хворей.
Ах, как пахнет полынью!..
Вот оно, твоё море,
Берег тихой святыни.

2007




В СТАРОМ ПАРКЕ

В старом парке шумит листопад,
Где когда-то с тобой мы встречались.
И деревья, как люди, стоят,
В темноте надо мною качаясь.

Что меня потянуло сюда,
Где по-прежнему те же аллеи?..
Я уже позабыл те года,
Я уже ни о чём не жалею.

Что жалеть? –
Ты не та, я не тот.
Мы чужие далёкие люди.
Скоро, скоро и это пройдёт –
Никогда, никогда нас не будет.

Только парк будет также шуметь
В этом роке осенних прелюдий.
Дай Господь, нам в любви умереть,
И любовь в старом парке пребудет.

2004




РАННИЕ ЗВЁЗДЫ

Выходя на дорогу, душа оглянулась…
Ю. Кузнецов

Не поздно, не поздно, не поздно
Душой оглянуться назад,
Увидеть как ранние звёзды
Глядят на осенний закат.

Как свет их, далёкий и грустный,
Струится над далью полей.
Услышать, как ветер над Русью
Развеял печаль журавлей.

Как звук их высокой молитвы
Звучит ещё в сонной тиши,
Вещая далёкие битвы
Во имя славянской души.

Не поздно, не поздно, не поздно
Ещё оглянуться назад…
Мы тоже, как ранние звёзды,
Глядим на осенний закат.

Мы светим и падаем тоже
В осеннюю стылую тьму
По дьявольской воле и Божьей
И таем как искры в дыму.

Но видим за далью долины
И слышим небесную речь,
И лёгкая тень паутины
Над нами проходит, как смерч.

1997-2008




ГОЛОСА

Что жизнь моя? Кому судить её? –
Чиновникам, святошам, щелкопёрам?..
Пускай шумит, юродствует и спорит
Над свежею могилой вороньё.

Мне непонятен птичий злой язык:
Шипенье, клёкот, сдавленные ритмы…
А, может быть, они творят молитвы,
Чтоб я опять из небытья возник?

Не надо, господа, прошу, не надо!
Другой язык мне ближе, ближе хор
Во глубине кладбищенского сада,
Где соловьиный час – подобье града
С ветвей обрушит росы и прохладу,
И листьев шум, и звёзд печальный взор.

2003



НА ПОСЛЕДНЕМ КРУГУ

Памяти Н. Гладких

Может, слово мы ищем напрасно,
В нём находим свою благодать?..
Быть поэтом в России опасно –
Хорошо и свободно писать.

На закланье кумиров немало
Проводила ты, матушка Русь.
Ах ты, Матушка-Родина, мама! –
Я и вспомнить их всех не берусь.

Тюрьмы, ссылки, дуэли, наветы,
Нищета и телесный недуг
Убивали российских поэтов,
Но сломить не сумели их дух.

Дух высокий, свободный, мятежный,
Что тревожил сатрапову высь,
Дух извечный народной надежды
На другую –
счастливую – жизнь.

Не сбылось, не сошлось, не связалось –
Дует западный ветер в лицо!
Что ж для русского сердца осталось
За бетонным московским кольцом?

Что осталось периферии,
Скорбным весям и городам?
Дураки да дороги плохие,
Да погосты по белым холмам?

Слава Богу – осталось ей поле,
Тихий свет придорожных берёз,
И любовь к каждой ветке…
И воля,
И покой, что милы нам до слёз.

Дух остался и русская песня,
Русский храм на последнем кругу,
Журавлиная грусть поднебесья.
Кисть рябины на белом снегу,

Что сочится сукровицей красной
На кладбище средь мяты и мхов…
Быть поэтом в России опасно:
Не пишите бессмертных стихов.

2007




ЗЕМНОЕ ВРЕМЯ

А. Я. Зеликову

Нетленна лишь природы красота
И постоянна… Остальное мнимо:
И власть, и страсть, и вечная тщета
Известным стать, богатым и любимым.

Всё это так… Мы в этот мир пришли
На миг, на час, на небольшое время,
Но кто из нас не полюбил земли,
Не ощущает страх её потери?..

Мы прикипели все к земным вещам,
Равно любимы: и весна, и осень…
Как нам сказать в последний раз
– Прощай!
Цветам, деревьям, птицам и колосьям?

Как нам покинуть эту красоту
И душу отпустить к иным пределам –
За горизонт, за чёрную черту,
Чтоб умереть при этом свете белом?..

Но… дерево, взращённое тобой,
Но… в форточку отпущенная птица
Несут твой дух, свободу и любовь
И красоту, что на земле родится.

1999




МАЛАЯ РОДИНА

Я вырос в солнечном краю,
В степях прибрежной Украины,
Где душу трогали мою
Пух тополей и дух полыни.

Купелью были мне дожди
С грозой и радугой в июле.
Пугала мать:
– Не выходи! –
За дверью молнии, как пули.

Постелью часто до утра
Был луг мне
лунною дорожкой,
Где мы в ночном пекли картошку,
И сладко спали у костра.

Я рано начал понимать,
Что жить в селе не так-то просто,
Что хлеб к обеду – благодать,
Что в доме надо быть не гостем.

Хоть голодал я и страдал
От недородов и болезней,
Я у реки степной слагал
Живые, радостные песни.

Там встретил я и полюбил
Девчонку с грустными глазами,
А после с ней в тиши рябин
Простился с болью на вокзале.

Меня бросало и несло
По жизни страшным перепутьям,
Где путал я добро со злом,
И был «деревнею» по сути.

Я жил вдали от отчих мест
Надменной женщиной любимый,
И тяжек был мне дольный крест
Не от земной – от звёздной пыли.

Я так по дому тосковал,
По чернозёму на чужбине!..
Меня тянул, тревожил, звал
Пух тополей и дух полыни.

И вот я вновь в родных местах –
Их не узнать:
Стара речонка
И детства улица пуста,
И стала бабушкой девчонка.

И я в годах… И я притих.
Всё дальше дети, ближе внуки.
И вправду наша жизнь, как миг.
Миг от свиданья до разлуки.

…Не гром гремит над головой,
Не майский дождь стучит по крыше –
То Бог под Белою горой
Зовёт нас в дом, а мы не слышим…

2008




РУССКИЕ КОЛОКОЛА

И. Пашкову

Какая в сердце музыка возникла
У звонаря из древнего села?..
Вновь заиграли по Руси великой
Молчавшие досель колокола.
В их перезвоне было меньше горя,
Чем радости, надежды, торжества…
И музыка от моря и до моря
Всех извещала: «Родина жива!»

Жива святая Русь! И в радости и в горе
Горят её, сияют купола.
Над Китежем, Москвою, Белогорьем
Звонят, звонят её колокола.
И, кланяясь малиновому гуду,
Я слышу голос свыше у плеча:
– Молись за Русь! – пока горит свеча.
Пока звонят колокола повсюду.

1996-2003




СМОТРИ И ПОМНИ

Слепой безгрешней зрячего любого,
Поскольку он не видит, что творит.
Но тот, кто видит небо голубое,
Тот видел в нём и грозовой зенит.

Когда грома звучат, как голос Бога,
И огнь, как взгляд, сжигает дерева,
И ты один, и к дому нет дороги,
И под ногами в терниях трава.

Где всё вокруг тебя предупреждает:
«Смотри и помни, ты на то и зряч –
Вот древо жизни, яблоко Адама,
Вот Змий и Бог. Голгофа и палач».

Шумит гроза над полем, над дорогой.
Ты зряч ещё. Ты видишь, что творишь.
Прекрасны звёзды, небо голубое
И шар земной, где ты в цветах стоишь.

Смотри запоминай Его отныне –
Туман в лесу и голос соловья,
И жар зори, и горький дух полыни,
И снег берёз и песенку ручья.

Живи и помни –
В Питере ль, в Мадриде,
Что и с тебя однажды спросит Бог
За то, что ты на этом свете видел,
Но позабыл и в сердце не сберёг.

1997





ОДА БЕЛОМУ ГОРОДУ

Я в городе Белом не вечен,
Но вечен в его небесах,
Поскольку в окрестных лесах
Был божьей вещуньей замечен.
Кукушка за мной увязалась,
Считала всё годы мои,
Но сбили ей счёт
соловьи,
Мою отменившие старость.
В лесу и деревья, и птицы
Все знают и помнят меня.
Сюда после Судного дня
Приду я,
чтоб с ними проститься.
Крестам поклонюсь я
и праху
У Марнского монастыря,
А в городе Белом заря
Над храмом взойдёт Иоасафа,
Над Вечным огнём,
над холмами,
Над бродом татарским в реке,
Спущусь я к Донцу налегке –
Отца в нём увижу…
и маму,
Как в зеркале –
старого друга,
Пожары минувшей войны,
Глаза молодые жены,
Вернувшейся только что с юга.
Увижу себя светлолицым,
Журавушек белых на дне,
Плывущих навстречу весне
К далёким полярным границам.
О, смертная к Родине тяга! –
Надежда, любовь и печаль…
Волна то приблизит,
то вдаль
Уносит виденья из влаги.
Что жизнь наша? –
кукла-рабыня
В руках кукловодов,
их слуг,
Что крутят наш солнечный круг,
Но сказку не делают былью.
В ней божьего вымысла нету,
Но Бог к нам на помощь придёт –
Со сцены сойдёт кукловод,
И чудо начнётся с рассвета:
Бог многим даст
радость и волю,
Покой даст и пищу,
и кров,
И вечную жизнь, и любовь,
А русскому –
русское Поле…
Крещённый Владимиром-князем,
Мой град
Поле-Русь
сторожил.
В нём свет незабвенных могил
Не меркнет для русского глаза.
В то Поле,
к славянским курганам
Князь Игорь из плена бежал,
И в нём –
у костров слобожан,
Он встретил, по слухам, Бояна.
Играл тот на гуслях угрюмо,
И князь до рассветной звезды
Не спал… не касался еды –
О Родине мучили думы:
«Днепровскую мать-голубицу,
Как псы, рвут князья на куски,
Нет в Киеве твёрдой руки
Унять в нём
раздор и убийства». –
…Русь-матушка… Дикое поле.
Град Белый на княжьем пути, –
«Дай Бог, в нём друзей обрести,
В Донце смыть позор от неволи!..»

Я в городе Белом
не вечен.
Был город бы
вечен и жив! –
Я в нём и любил, и дружил,
И сам был любим и привечен.
Его я и строил, и славил,
И песни ему посвящал –
Слова превратились в металл
И памятью стали державы.211
Я, право же, к славе беспечен,
Но всё-таки, кажется мне,
Не то, чтоб
по всей я стране,
Но в городе Белом –
замечен…
Провинция… Степи. Курганы.
Погосты. Границы держав…
Здесь в братских –
потомки лежат
Князь-Игоря, барда Бояна.
По зимам
град Белый – в декрете –
В роддоме –
свободных нет мест.
Здесь –
в граде славянских невест –
Родятся красивые дети…

…Я в городе Белом
не вечен.
Был город бы вечен
и жив!..
Однажды нарушу режим
И утро за городом встречу.
А в граде –
Соборная…
Голуби
Воркуют про жизнь и юдоль,
Там друг,
пересиливши боль,
Поднимет лукавую голову,
Пошутит:
«Пропал… затерялся
На улицах, в скверах, в домах.
Страховкою жизни Госстрах
С ним, видно,
не занимался –
От благ
бард всегда был далече –
Уж дюже по совести жил!..
…А с городом Белым –
дружил.
Любил его нежно, сердечно…».
Кукушка в лесу замирает.
Счёт кончится –
что за напасть –
Из ада сбегу
да и рая,
Чтоб в городе Белом пропасть?..
Господняя воля и бремя
Считать ветровые года!
Где вы потерялись на время,
А после нашлись навсегда.




ЖИЗНИ ВЕСЁЛОЕ ПЛАМЯ

Камень…Холодный камень,
Строгий и безъязыкий,
Его не согреешь руками
И не разбудишь криком.

Лежит он под небом веками
Под шинами, под ногами…
Капризным цветам здесь не выжить,
Не встретиться с солнцем утрами,
Но тянутся через булыжник
Весной молодые травы.

Тянутся к свету упрямо,
Каменный дух тревожа,
Жизни весёлое пламя
Никто затушить не может.

Зелёными языками
Оно полыхает сквозь камень.




ИСХОД

Покоя нет и воли нет…
Раздора
Горит костёр… Мир слепнет от огня,
И Судный день, должно быть, грянет скоро:
Господь к ответу призовёт меня.

Что я скажу печальный странник Богу? –
Земной свой путь как оправдать смогу?
– Покой и воля, говоришь?..
и строго
Бог скажет:
– Всё на левом берегу…
Взгляну на левый. Чуден мир забвенья! –
Там в земь уходят ложь, навет, молва.
На правом же – какому поколенью
Морочат ум л у к а в ы е слова?
Иду на левый. Гаснут небо, звёзды.
На левом – лес и ночь…кричит сова…
– Уже не рано, но ещё не поздно:
Молись, молись… –
Шепнёт у ног трава.

Очнусь… Ворота
Ада или Рая?..
Окончив путь, что ночи был черней,
Душа голубкой белой замирает –
Не смерть страшна,
Страшна дорога к ней.

1988-2008




МЫ

Возвышенный!
Не вознеси гордыни –
Упавший рядом
да не разобьётся!
Даруется и саду, и пустыне,
Равно как всем, одно и то же солнце.
Нам удержать бы только равновесье,
Земное притяженье пересилить! –
Не зря с тоской глядим мы в поднебесье.
Слепые дети смутных дней России.
Мы позабыли за тщетой великой
Отца и мать…
Долги свои и нищих,
И лишь во снах, бездомные калики,
Мы горько плачем и кого-то ищем.
А утром вспоминаем наконец-то
Ушедших дней и запахи, и звуки,
И солнца свет над отчим домом детства,
И лунный свет на пустырях разлуки.
Кто в этой жизни скоротечной мы? –
Вихрь тленных листьев на ветрах суровых
Иль древо жизни над ущельем тьмы,
Где ветка лавра вся в шипах терновых?
Что слава нам? –
Она, как дым миражный,
Богатство – пыль,
А доля – ветер в поле,
А надо жить…
Один мудрец однажды
Сказал, что счастья нет,
Но есть покой и воля.
Нам удержать покоя б равновесье,
Вдохнуть бы волю поднебесной сини –
И станут явью
звуки чудных песен,
И берег счастья,
и шаги Мессии…

1997-2010



*  *  *

А почки лопаются, между прочим,
Одежда им становится тесна,
И в колдовские мартовские ночи
Дрожит от птичьих крыльев тишина.
О, время беспокойных перелётов!
Послушай, что ты делаешь со мной?
Зачем считаешь годы и со счёта
Сбиваешься в сердечный перебой?..
Мне самому известны эти сроки.
Они во мне, как лёгкий холодок,
И не пригладить памяти жестокой,
И не уйти от пройденных дорог.
Я отмечаю горькие находки
В самом себе… И тяжелеет взгляд.
Уже не так легка моя походка,
Уже глаза спокойнее горят.
Как ни крути – немало за плечами,
И новый день перед лицом моим,
Но нет мне сладу с белыми ночами,
С твоим дыханьем, март мой, снеговым.
Умоюсь я твоей водою синей,
И в грудь вдохну, волнуясь, синеву,
И снова, снова молодым и сильным
Я в этом мире весело живу.
И грусть моя легка до удивленья.
И снова подымается в груди,
Как в двадцать лет любовь и вдохновенье,
И верится, что счастье – впереди.
И нет конца бессоннице, работе.
От крика птиц гудит моё жильё…
О, время журавлиных перелётов –
Живое обновление моё!

1967




ОБЛАКА

Что жить, что умереть без «завтра» – грустно.
Жить прошлым днём, сегодняшним – смешно…
Всё примелькалось на земле давно,
Одни лишь облака свежи над Русью.

Свежи. Неповторимые в движенье,
Они для глаз восторг и красота.
От них душа, свободна и чиста,
Скользит по небу с лёгкостью листа.
Наперекор земному притяженью.

2004




ЗАПАХ ОГНЯ

…в мире стоит быть поэтом,
И даже просто пастухом.
Вл. Михалёв

Писать восторженно сонеты
Всю ночь, не думая о сне,
И отрешённо на рассвете
Сжигать их молча на огне.

О, запахи огня и слова! –
Вы беспощадны,
но в конце
Восторг и ночь, сонеты снова,
И слёзы счастья на лице.

И звёзды – в окна,
ветер – в окна,
И дождь весенний проливной:
Смеётся женщина промокнув,
И пахнет комната травой.

А он сидит худой и бледный,
Не вытирает слёз, пока
Звучит в душе аккорд последний,
Трепещет лебедем строка.

Светает… На пастуший оклик
Горланят третьи петухи,
…Спит бард беспечнее, чем отрок,
Моложе, чем его стихи.

1979




МОЛЬБА ГРЕШНИКА

Успокой моё сердце слепое,
Укроти мою дерзкую плоть!
И пошли мне молитву с любовью,
Мой Господь!

Удержи от греха и паденья,
Через огнь пронеси, через водь,
И от лиха спаси и злодея,
Мой Господь!

Дай мне посох и чистую воду,
Дай суму и насущный ломоть,
И оставь мои песни народу,
Мой Господь!

А когда годы тело потушат,
Чтобы сердце моё расколоть,
Не отринь мою бедную душу,
Мой Господь.

1994




СВЕТ

В даль твою светлую, вглядываюсь,
Старая, новая Русь…
Каждому солнышку радуюсь,
Каждому утру молюсь.
Свет от берёз бесконечен,
Свет твой от снежных полей
И от ромашек в заречье,
Свет от седых матерей.
Свет твой от пушкинской речи
В чуме глухом и в Кремле
Благословен будь и вечен,
Вечен на русской земле!

2000

Источник: И. Чернухин. Запах огня. Белгород, «Константа», 2014, стр. 129-220



Виталий Волобуев, подготовка и публикация. 2015