ВАЛЕРИЙ ИГИН

ПАРТИЯ РАЙОННОГО МАСШТАБА
Субъективные заметки. Часть вторая
Из журнала «Звонница» № 11 (2009)

Первая часть

11.

Четыре года работы в училище пролетели одним днём. Наступившие дни безработицы тянулись вечностью. Однажды где-то столкнулся с директором крупнейшего завода. И он меня и я его знали друг друга хорошо — ещё в пору моей работы заведующим отделом культуры частенько с ним, с директором, сидели на заседаниях райисполкома рядом. Я напрямую попросил его о приёме меня на любую работу… И директор честно и прямо сказал:

— Был бы ты без образования, был бы пьяницей, я бы принял. Мы бы тебя чуть-чуть воспитали и нас повсюду начали бы хвалить — де работаем с людьми: боремся с пьянством. А что я отвечу в твоём случае, если какая проверка кадров будет? Ничего. Спросят — почему человек с высшим образованием работает грузчиком? Ответить нечего, я же не скажу, что у него что-то не ладится с райкомом партии.

После этого разговора больше к руководителям такого рода я не подходил с подобными просьбами. Выручил опять-таки его величество случай. В ту пору развитием массового спорта занимались много и повсеместно. Например, почти в каждом колхозе имелась своя футбольная команда. В рамках проведения областных спортивных спартакиад только по обществу «Урожай» участвовало всегда не менее 15-20 команд, а то и больше. Дух спортивного состязания был таким, что на стадион в райцентре, казалось, приходили «болеть» все жители, причём неважно, какие спортсмены соревновались — то ли волейболисты, то ли футболисты, то ли гиревики, то ли легкоатлеты. Не случайно райгазета зачастую отводила отчётам и репортажам с состязаний целые полосы, особенно если речь шла о марафонском пробеге. И вот в этот спортивный водоворот попал и я непосредственно. Как-то сосед мой — председатель районного общества «Урожай» — переспросил:

— Я слышал, что у тебя второй разряд по русским шашкам? Поедешь играть на область за район?!

Я грустно усмехнулся, мол, поехать хочется, но ещё больше хочется моей семье кушать… Председатель по натуре был весьма весёлым человеком и соучастливым одновременно. Он коротко и с оптимизмом проговорил:

— Ты поезжай, а по возвращении что-нибудь придумаем.

Я и уехал. Выступили мы командой, насколько помнится, удачно, вернулись с грамотой. К хорошему настроению моему председатель добавил ещё одно сообщение — он в облсовете «Урожай» посоветовался и ему разрешили взять меня инструктором по спорту, кроме того, на полставки тренером детей по шашкам и шахматам… А чтобы было с кем из взрослых работать, председатель предложил как можно скорее подготовить документы на открытие при районном Доме культуры шахматно-шашечного клуба. Отступать было некуда и с присущим мне желанием окунулся в новое для меня дело. Одновременно стал изучать соответствующую литературу, вскоре и по шахматам выполнил норму второй категории… Консолидация любителей шахматно-шашечной игры в рамках клуба не заставила долго ждать высоких результатов. И по сию пору шахматисты района — одни из сильнейших в области, впоследствии и среди моих воспитанников появились кандидаты в мастера спорта, перворазрядники, и не счесть сколько — со вторыми и третьими разрядами. Через пару лет я получил и диплом учителя. Настроение улучшалось с каждым днём… Впервые в истории района зачастили из Центра гроссмейстеры — Е. Геллер, Е. Васюков, Ю. Разуваев, Е. Свешников, Р. Холмов, мастер Н. Шер и другие. Почти еженедельно газета сообщала о шахматно-шашечных баталиях, тем более, в газете работал один из сильнейших кандидатов в мастера спорта по шахматам… Мелькала на страницах и моя фамилия…

12.

Однажды ранним утром зазвонил в квартире телефон. Я снял привычно трубку и вдруг услыхал:
— Здравствуйте, вас к девяти часам приглашает в райком партии третий секретарь….

Я переспросил, да-да секретарь по идеологии, но теперь другая…

С нелёгким сердцем пришёл я на прием. Секретарь без предисловий прямо сказала:
— В райкоме есть мнение взять вас на работу в качестве лектора.

К секретарю я приходил раз пять, не меньше. В последний раз секретарь с явной угрозой выдохнула:
— Если откажетесь, нигде в районе места не найдётся.

На этот раз отказаться не довелось, и моя судьба на целых семь лет была предопределена.

13.

Работа в шахматно-шашечном клубе позволила ещё более расширить круг знакомств. Однажды разговорился с одним из шахматистов, тоже коммунистом. Беседа оказалась короткой, но запомнилась надолго. Собеседник размышлял вслух:

— Почему так получается? У одного знакомого секретаря первичной парт-огранизации умер близкий человек. В день похорон поддержать секретаря никто ниоткуда не пришёл… А вот случись такое у баптистов, всё иначе… Коммунисты же преследуют баптистов, а к людям относятся не по-человечески.

Слов для объяснения у меня не нашлось… В конце 80-х и в нашем роду случилась беда. Скончался мой брат-двойняшка. История его болезни длинная и запутанная. В своё время он служил на Балтфлоте. Что-то с ним произошло страшно-ужасное, и это поняли, когда он, по природе весельчак, приехал в краткосрочный отпуск в сопровождении представителя части, который даже не зашёл в квартиру… По настоянию моих родителей, посылавших многократно в часть запросы, не дослужив года, брата комиссовали. Документов, объясняющих положение и состояние полностью, не было, был один диагноз — шизофрения…

Родители предприняли отчаянную попытку — вылечить сына. Повезли в одну из лучших клиник СССР в Киев. Там подлечили, брат на какое-то время вернулся к доармейской работе зоотехника в зверохозяйстве. Через два года болезнь возобновилась. Кроме всего, брат стал худеть, у него начали выпадать волосы. Добиться от него что-либо о жизни, службе на Балтфлоте было невозможно. Обычно он в своих рассказах доходил до какого-то момента и… дальше вставала на пути рассказа непреодолимая стена. Много позже, уже после его ухода из этого мира, когда по телевизору прослушал много разных передач, в том числе на подобные темы, я смог предположить, что братик был зомбирован. Повторяю — это моё личное предположение. Так вот о кончине моего брата знали в райкоме партии (к тому времени я уже проработал четыре года) почти все коллеги, знали в райкоме комсомола (брат до военной службы, до призыва где-то возглавлял первичную комсомольскую организацию), знали в райвоенкомате… Никто в эту трудную для нашей семьи пору не откликнулся ни словом, не разделил нашей боли и утраты. Может быть и поэтому запомнились слова шахматиста о баптистах...

Не знаю с каких пор и когда я услышал о том, что «райком партии — это штаб партийной работы». Как человек, прослуживший почти три года срочной службы в ракетном дивизионе на Дальнем Востоке, я хорошо представлял некоторые аспекты работы штаба. И надо сказать — мои представления значительно расходились с тем, что видел в повседневной работе уже в райкоме партии. Но и сказать было некому… Мгновенно всё по инстанции докладывалось «первому». Не касаясь самой работы в стенах райкома, приведу пример действия системы стукачества и наушничества. В то время было модным устраивать всевозможные «субботники». Зачастую после их проведения участники расслаблялись на «зелёной поляне». Бывало подобное и в нашем коллективе, который выходил полностью, за исключением первого секретаря. Женщины, как правило, уже минут 20 спустя, наскоро перекусив, покидали «поляну». В их отсутствие мужчины давали себе волю, могли выпить лишнюю рюмочку, поиграть в карты, не более того. Поразительно другое — в понедельник на планёрке первый секретарь, подробно, зная кто и сколько употребил, выносил свой вердикт… Мелочь — но как она ясно подчеркивает систему…

15.

Как трудно не поддаться искушению и не начать морализировать и прочее… Но это ещё больше приведёт к оправданиям. Этого не желаю. Повторяю — была система, функционирующая по своим законам. Мельчайшим винтиком той системы была и моя работа. Если шло указание партии довести до масс «гениальные произведения» Л. И. Брежнева, никто и ничто не могло воспрепятствовать этому. Любое поползновение «против» не просто наказывалось, а каралось. Доходило до абсурда: уже вовсю ходили уничижающие анекдоты о Брежневе, даже в стенах обкома партии, в той же лекторской среде, и в то же самое время те же самые лекторы выступали в трудовых коллективах с лекциями по трудам Брежнева. Всякая работа в рамках партийных органов становилась бессмысленной, ибо одновременно не может быть две правды… А те немногие, кто пытался выступать против системы, либо изгонялись из неё, либо подолгу преследовались… Остаться личностью, остаться Человеком было почти невозможно. Повторю — в райкоме проработал семь лет, до последнего дня существования КПСС. За эти годы многие коллеги, в том числе от водителя до машинистки, к примеру, получили новые квартиры, либо расширили свое жильё. Я, помимо всего прочего писавший секретарям доклады, нет…

Однажды я напрямую спросил второго секретаря, который возглавлял профсоюзную организацию райкома партии, почему мне не выделяется жильё, дача, ведь я пришёл раньше многих, получивших всё это?!

— А ты пишешь пасквили и не в ногу идёшь с товарищами по партии, — услышал я в ответ.

Я опять напрямую — зачем-де держать в райкоме лектора такого?!

— Да некому писать доклады, время перестроечное, сложное…

Так мы по-товарищески объяснились. Откуда взялись «пасквили»?! Многие годы я увлекаюсь поэзией. Писал больше «для себя». Это было своего рода отдушиной. Иногда кое-что публиковалось в райгазете. За два года до распада СССР читатели районки прочли следующее:

* * *

Пропита, разворована, унижена,
Оставлена без чести навсегда,
Навеки-вечные судьбой обижена,
Влачит свои постылые года.
Но раздавая божеские милости,
О будущем тревожась и скорбя,
Она прощает слабости и низости
И называет РОДИНОЙ себя!

На второй день меня, ничего не подозревающего, встретила на этаже перед началом рабочего дня секретарь райкома партии и сказала грубо и настойчиво:

— Уходи домой!!!

Пока я приходил в себя, вовсе не думая о стихах, на ступеньках появился и второй секретарь, тот в свойственной ему манере разъяснил:

— Твой пасквиль в газете всему причина!

Третий секретарь добавила:

— Из села Смородино директор школы позвонил и задал мне вопрос: как такой автор может работать в райкоме, да ещё лектором? Короче, — вон!

Я ответил — пойду в свой кабинет и пока первый секретарь не прогонит, не уйду… Так длилось не менее недели. Как по команде со мной перестали здороваться коллеги. Полная обструкция… О какой новой квартире могла идти речь…

В этот момент на моей стороне был единственный человек в мире — Мама…

В один из таких дней к себе в кабинет через кого-то пригласила третий секретарь. Шёл в кабинет трёхпудовыми ногами. Но в кабинете без всякого приветствия она стала объяснять, чем я должен в предстоящие дни заниматься — предстояло сопровождать по району по заранее спланированному маршруту группу писателей из Белгорода. Группу возглавляет Игорь Андреевич Чернухин. Мне давалось задание срочно указать трудовые коллективы, где должны принять писателей. Пока мы, вернее я, слушал секретаря, писатели, оказывается, уже всходили по ступенькам на третий этаж райкома партии. Я об этом узнал, едва закрыл за собой дверь секретаря. Моё постоянное напряжение видимо и озарило меня мыслью при виде гостей. Я достал из кармана ту самую райгазету с «пасквилем» и попросил Игоря Андреевича прочесть. Он прочёл и на моё «Ну как?» кратко выразился:

— Не шедевр, но сойдёт!

И тогда я попросил его по крайней мере секретарю сказать, что это не пасквиль, что это стихи и дальше объяснил, что меня увольняют с работы. Ждать Игоря Андреевича пришлось долго. Вышел он из кабинета чрезвычайно взволнованный и едва сдерживающим тоном облегчённо проговорил:

— Всё, работай спокойно, больше тебя трогать не будут. И добавил — Как же трудно было объясниться…

Действительно о стихах больше мне никто не говорил. Правда, редакция на некоторое время стихи мои перестала публиковать. Но в ней стали появляться мои басни…

16.

Будет наверное несправедливо в данном случае выставить третьего секретаря только в таком свете. Долгое время с ним работалось комфортно, долгое время секретарь даже в чём-то по малому мне потакала. Как женщина-секретарь она по своему была ко мне милосердна и понимала всю сложность и ответственность написания, скажем, тех же докладов. Много раз она просто спасала меня от гнева первого секретаря, у которого был весьма узким лексикон, подстроиться под который невозможно. Тем самым хочу передать одну мысль. В личном плане с третьим секретарём у нас завязались чуть ли не дружеские отношения. Но стоило мне покуситься на систему, как её регулирующие цензурные механизмы включались сполна и в полную беспощадную силу.

17.

Не могу не упомянуть в этих заметках о своём непосредственном руководителе — заведующем отделом пропаганды и агитации. Этот человек с виду был тихим и почти всегда краснеющим, если на него неожиданно бросали взгляды секретари райкома. И говорил он всегда ровно и без напора. И возможно поэтому я никогда не видел его выступающим перед большой аудиторией слушателей. По мере возрастания моей уверенности в работе почему-то с его стороны менялось отношение ко мне и странным образом — лишь в худшую сторону. За текучкой дел не придавал этому никакого значения. Ведь как никакой другой, наш отдел занимался бумаготворчеством, при этом необходимо было следить за периодикой и за спецлитературой. Что называется, было не до личного. В «героях» работники отдела ходили немного и недолго лишь после успешного проведения какого-нибудь массового мероприятия, к примеру, без сбоя провели первомайскую демонстрацию; точно по сценарию прошло вручение району Знамени победителя во Всесоюзном социалистическом соревновании и так далее. Первый секретарь в таких случаях наедине благодарил, долго жал крепко руку, иногда позволял где-либо недолго поприсутствовать на банкете всему отделу. Через пару-тройку дней милость могла сразу смениться на гнев, даже порой и случайный…

Как-то весьма долго писался для первого секретаря очередной доклад. Несколько раз побывал я с черновиком и у заведующего, и у третьего и раза два у первого секретаря. Не было привычной пафосной партийной линии, 80-е завершались. И когда на планёрке первый секретарь учинил разнос за доклад, ещё не отпечатанный машинистками, я тем не менее воспринял критику должным образом. Лишь в конце разноса первый подчеркнул особо — как стыдно ему было перед ветеранами войны за такой доклад… Всё же я выдержал критику, как положено, но после планёрки зашёл к своему заведующему объясниться. Тот мне и растолковал, что доклад ему пришлось срочно писать пару дней назад с одним инструктором. И что именно он, заведующий, на вопрос первого — кто писал доклад — указал на меня… Объяснил заведующий просто:

— И ты бы не справился в такой срок с выдачей хорошего доклада…

Даже не извинился. Я из кабинета заведующего — к третьему. Та стала меня успокаивать тем, что, мол, отведён удар правильно, мы-то знаем с заведующим истину. Словом, через сутки я кратко объяснился у первого. Первый несколько удивлённо спросил:

— А чего это он тебя подставил?

Я скромно ответил, что не знаю и лучше будет спросить об этом у зав-отделом самого. По внутренней связи первый пригласил к себе заведующего, с которым я и столкнулся в дверях у руководителя райкома…

Это столкновение мне потом дорого обошлось. Вернувшись из очередного отпуска я с хорошим настроением приступил к работе. Но коллеги были чрезвычайно холодны в общении. Через день-другой стало понятно почему — на Доске объявлений висела бумажка с сообщением о проведении партсобрания работников райкома с одной повесткой: «Отчёт лектора райкома партии В. М. Игина  о своей работе в свете выступления Первого секретаря обкома КПСС А. Ф. Пономарёва». Не добившись толком ответа за что и почему первый секретарь КПСС обкома меня критиковал, я поехал в лекторский коллектив обкома. Там знакомые ребята быстро объяснили что и как. Оказалось — в моё отсутствие к нам в райком приезжала группа лекторов и долго беседовали с моим непосредственным заведующим. Тот с ног до головы и оклеветал меня. В отличие от предыдущих лекторов я вёл журнал учёта своих лекций в трудовых коллективах. Более того, не раз звучали благодарности в мой адрес на различных партийных форумах, сообщала и райгазета. И вдруг такая критика за полное бездействие — это на практике означало увольнение с работы. Понятно — заведующий мне мстил, «воспитывал», разумеется, с ведома и третьего секретаря, просто не могу поверить, чтобы он сам отважился. По приезде из Белгорода в райком партии я зашёл к секретарю первичной партийной организации и прямо заявил, что если состоится это внеочередное собрание, то буквально на следующий день поеду на приём к Алексею Филипповичу Пономарёву. Об этом я сообщил и заведующему. И впервые в райкоме партии партийное собрание коллектива не состоялось.

18.

Заметки, повторяю, писались в начале 90-х годов. Пятнадцать лет я не возвращался к ним, ибо не мог ответить на свой простой вопрос — зачем, во имя чего? Но вот снова встретил своего старинного знакомого, бывшего инструктора нашего райкома. Словно вчера возникла передо мной картина: меня, заведующего отделом культуры, за что-то отчитывает пьяненький этот самый бывший инструктор райкома партии. Во время моей работы в райкоме его уже не было, его пригласили в обком КПСС на должность инструктора. Потом для меня его след затерялся, как вдруг однажды до меня дошёл слух, что он проработал какое-то время в фискальных органах, вышел вовремя на пенсию в высоком чине и опять вернулся в район. Бывшие его коллеги пристроили его к какой-то весьма сытной «кормушке», так что у него и пенсия приличная, и зарплата достойная…

Достойно после прекращения деятельности КПСС, в том числе райкома партии, были пристроены и многие мои коллеги, в основном на руководящие должности. Мне места среди них не нашлось, да если честно сказать — я ни к кому не обращался и когда мне предложили учительствовать в селе, я согласился… То уже совсем другая история.

С некоторыми секретарями бывшего райкома КПСС время от времени мы встречаемся. Кроме «здравствуй» и «до свидания» — никаких воспоминаний. Лишь однажды я встретил на выходе из ресторана одного из первых секретарей нашего райкома партии в сопровождении двух неизвестных мне полковников. Он, на минуту подойдя ко мне и расспросив немного о жизни, многозначительно сказал:
— Хороший ты мужик, это я знал всегда, жаль не пошёл с нами.

Я переспросил:
— С кем с вами?

Он даже удивился, но ещё упорней повторил:
— Ну с нами, как многие твои коллеги…

Сказал и удалился с полковниками восвояси.

КПСС не стало, но как живуча созданная ею система взаимоотношений в обществе и государстве. Как чувствовал я себя песчинкой, так ещё больше и сегодня утверждаюсь в этом чувстве. «Король умер. Да здравствует король!» Сколько сегодня развелось королей на всех уровнях — бессчётно. Сколько наплодилось партий — никто точно не скажет. Уже и институт церкви подключился в поисках сглаживания напряжения между «королями» и бесчисленными бедными вассалами. Случайно? Полагаю, что далеко нет. Но никакой колосс не устоит на своих глиняных ногах перед людьми труда, заслуживающими в первую очередь всех благ земных и благ человеческой цивилизации. Люди Труда и есть Высший Суд и Высшая Справедливость. Я верил в это всегда, верю и сегодня, и с этой верой смотрю в будущее. Этим объясняется и моё желание опубликовать свои субъективные заметки о партии районного масштаба...


Источник: Журнал «Звонница», № 11, 2009. Стр. 32-49

Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2017