К последней четверти XXI века почти все городское население России обитало в маленьких лич­ных хуторах. Жители Новониколаевска и Еревана, Одессы и Клайпеды, Петербурга и Звездного городка слетались на своих автобабочках в мегаполисы лишь ради службы и работы. К тому времени всеобщее потепление климата сделало некогда суровое северное полушарие почти райским для суще­ствования местом. На Таймыре вызревали гигантские арбузы. Вдоль поймы Колымы росли абрикосо­вые деревья, а в придонских и приднепровских степях широко культивировались рис и кустарники колы. Под давлением миллиардов людей из других мест планеты страна задыхалась от перенаселения. И потому, в могуществе своем, позволила себе основать микрогорода на орбите. Там, по эллипсам вокруг шарика, крутились обитаемые модули, где жили уже целые поколения людей, никогда не бывавших на твердой Земле. Космическая цивилизация — вот что выдавил из себя парниковый эф­фект на планете.

Заботы о хлебе насущном вынудили людей почти совсем прекратить войны. И теперь в Африке и Австралии, в Индокитае было гораздо больше людей с протянутой для милостыни рукой, чем людей с автоматами. Казалось, Господь совсем отвернулся от высокомерных и чванливых англосаксов, еще недавно едва не заболтавших своим языком все иные наречия мира. Китай, как треснувшее зеркало, раскололся на мандариновые княжества, где каждый пытался вырастить свою щепотку рисовых семян лишь для себя. Глохли и зарастали травой дороги к храмам и пагодам, трескались от жары статуи слепоглазого Будды в дацанах, никто не взывал к небу в оставленных мечетях, а колокольный звон можно было услышать лишь тут, на вольготных просторах русской Евразии. 

Новый орбитальный поселок «Дивногорье» наматывал лишь первые тысячи оборотов вокруг Зем­ли. Сюда ежедневно причаливали грузовые корабли. И юркие монтажники неутомимо надстраивали к основному модулю все новые и новые блоки. Руководитель проекта и поселковый голова Иван Егоза едва успевал давать распоряжения и в который раз умолял Центр управления полетами не направлять пока к «Дивногорью» новых колонистов.

—  Мы ведь условились, — сердито кричал он в микрофон, видя перед собой на мониторе  бурдастое лицо Монарха, — что для эксперимента ограничимся пока четверкой космонавтов. Завтра я отправлю на основную базу ненужных теперь монтажников, а мы, четверо, займемся напрямую экспериментом. Лишние люди нам только помешают.

—  Но ведь, — не соглашался Монарх, — нам тоже необходимо переселять на орбиту уже подго­товленных колонистов. Ваше «Дивногорье» — слишком лакомый кусок для того, чтобы там жить всего вчетвером. А условия задуманного эксперимента никак не ограничивают число его участников. Поэтому, полковник, потеснитесь, и примите еще десятерых. Четырнадцать человек для такого по­селка, как ваш, я полагаю, — самое верное количество. Все, до связи.

Лицо Монарха на мониторе дернулось и исчезло. Иван Егоза крутнулся на привинченном стуль­чике вокруг своей оси и чертыхнулся:

— Тоже мне специалист... У нас воды, провианта, воздуха всего на четверых на год, а он мне навязывает еще кучу народа. Без меня тринадцать человек!

— Как апостолы, — отозвался от соседнего пульта врач экспедиции Эммануил Крыж.

— Что? — не понял командир, переспросив.

— Я говорю, будем жить, как Христос с учениками.

— Командир легко засмеялся и сказал:

— Да какой из меня Христос, хоть я и командир! Видишь вот, даже отстоять свою точку зрения не сумел. Готовь, доктор, свои лекарские средства к приему новичков. Они ведь, пока попривыкнут, много чего тут запачкают.

— Командир нажал кнопку общей связи и сказал:

—  Слушать всем. Нынче в «Дивногорье» прибывает команда из десяти человек. Завтра ждем грузовой корабль «Прогресс» с оборудованием, необходимым для эксперимента. Эксперимент назначаю на послезавтра, в точке экватора над Атлантическим океаном. Всем отдыхать.

И щелкнул кнопкой выключателя громкой связи. 

Ракета с плавучего космодрома «Бирюч» уходит прямо в зенит, к солнцу. Десять космонавтов, вдавленные в кресла, через силу шутили, преодолевая гравитацию. Все они были молодыми крепки­ми парнями, специалистами чуть ли не по всем земным специальностям сразу. Можно сказать, что если бы знания этой десятки разместить на файлах главного компьютера орбитального поселка «Див­ногорье», то они охватили бы, пожалуй, всю многовековую историю человечества. Юристы, журна­листы, геологи, теологи, натуралисты, живописцы, эстеты, гуманитарии, математики и т. д. и т. п. И это было справедливо, ведь все они отправлялись в космос для участия в эксперименте, которого еще не знала наука.

Изначально, еще при разработке эксперимента, ученые Земли надеялись обойтись силами всего четырех человек. Но Монарх, ознакомившись с условиями предстоящих работ, распорядился значи­тельно расширить группу. «Но тогда, — пытались возразить Монарху, — на «Дивногорье» не хватит запасов жизнеобеспечения на год». Монарх же резонно заметил, что при увеличении числа участников время эксперимента удастся значительно сократить и дополнительных запасов вовсе не понадобится.

Не стану перечислять всех прибывших — утомительно это, да и запомнить нелегко. Просто прошу учесть — на станцию летели еще десять настоящих ученых, умников без всякой иронии.

 

Полковник Иван Егоза дал команду на стыковку, когда посланец «Бирюча» уже наблюдался визуально. Это была довольно внушительная машина, размером где-то с семиэтажное здание. И немудрено, ведь именно на ней располагалась основная энергетическая установка для эксперимента.

—  Неплохо было бы, — заметил врач Крыж, — если бы у них еще и личные каюты были в их же модуле. Мы тут уже как-то пообвыкли вчетвером.

—  Не робейте, Эммануил, — успокоил командир, — у нас в бассейном модуле места на сотню человек. Пусть побарахтаются в волнах... Внимание! Инженеру стыковку перевести в автоматический режим.

Громадный модуль белым рафинадным куском ворочался с солнечных лучах, медленно прибли­жаясь к поселению. Стенки его, бывшие заодно и солнечными батареями, уже хорошо различались четкими рифлеными узорами. И Егоза невесть почему подумал о них: «Как арамейские письмена».

Но уже ощутимый толчок подсказал командиру, что модуль пристыковался, а рябь, пробежавшая по приборной панели волны электрических глазков, — о том, что стыковка прошла успешно.

Предстояло встречать гостей, и Егоза распорядился включить карантинную систему переход­ного отсека.

 

В столице России городе Архангельске заседал в открытом режиме Всемирный ученый совет Академии. Здесь, на необъятном мониторе во всю стену хорошо был виден весь процесс стыковки в космосе, и председатель совета академик Молчанов нервничал, замечая мелкие погрешности стыков­ки. Ложечка тоненько звякала в стакане с чаем в руке академика.

— Да успокойтесь вы, Владимир Ефимович, — ученый секретарь Евгений Дубравный опустил в высокий стакан с минеральной водой зашипевшую таблетку и подал председателю взамен чая. — Все идет штатно, тем более что установку на земле мы многожды проверяли, как часики работает!

— Часики... — недовольно пробурчал Молчанов и добавил: — А вдруг в невесомости возникнут осложнения с кристаллическим таймером? Черт его знает, как поведут там себя эти часы после пере­грузки при старте?

— Да нормально поведут, — Дубравный и сам нервничал, ведь именно таймер и был его личным детищем.

Четырнадцать улыбающихся физиономий глядели теперь с экрана, приветливо шевеля ладонями, и ученые услышали отчет командира Центру управления полетами:

— Состыковались штатно. Все здоровы, претензий нет.

— Поздравляю с успешным началом эксперимента, — руководитель ЦУПа генерал Вигура из Звездного городка переключился на Архангельск: — У вас есть что добавить, господин Молчанов?

Академик поздоровался с космонавтами:

— Дело, которое вам доверено, пока еще не опробовано даже на Земле, хотя в теории испытано не один раз. Всех вас знаю лично и верю, что эксперимент удастся.

— Эфир внезапно хрустнул, и голос академика покрыл хриплый бас Монарха:

— На земле продолжается неконтролируемое потепление климата. Уже лет через двадцать она станет практически непригодной для жизни. Ваш эксперимент, друзья мои, я напомню, направлен на то, чтобы вернуть Земле холод позднего ледникового периода. Кристаллические таймеры, в которых я ничего не смыслю, но верю нашим ученым — помогут вернуть в верхние слои атмосферы давно прошедшие времена. Я, конечно, не Господь Бог, а только Монарх, но именно на меня легла высшая ответственность. Тут многие, — Монарх многозначительно помолчал, зная, что его слова слышит сейчас почти весь мир, — за такие поползновения принимают меня за Дьявола. Пусть так. В таком случае мы с вами сейчас перепишем многие страницы истории. И пусть скептики назовут их Евангелием от Лукавого, главное — чтобы задуманное спасло жизнь на нашей планете. Дерзайте, ребята, и да хранит вас Бог.

С тем же эфирным хрустом Монарх отключился от связи, и академик Молчанов приступил к консультациям с экипажем по поводу предстоящего действа.

 

Монарх знал, что говорил, когда обращался к экипажу и ко всему миру. На его рабочем столе лежали распечатки о запасах продовольствия и питьевой воды на ближайший месяц. Они говорили о полной катастрофе для всей остальной планеты, кроме России и Канады. Кормить десять миллиардов негров, полинезийцев, китайцев, арабов и еще невесть кого уже практически нечем, и завтра эти голодные орды выплеснутся на русские просторы. Только похолодание могло остановить разрастание пустынь и гибельное буйство джунглей между южными и северными пятидесятыми широтами.

Спасти мир могло или чудо вроде второго пришествия Христа, или положительные результаты космического эксперимента академика Молчанова. Именно эти мизерно малые сроки до всемирного бунта и побудили Монарха ускорить проект и включить в него новых людей. И теперь он велел приго­товить свои покои для глубокого и долгого сна, чтобы завтра в прямом режиме наблюдать небывалый поединок человека со временем. 

Секретарь подал Монарху крупную мягкую пилюлю. И владыка полумира уснул так глубоко, как только может пожелать себе лишь человек, решившийся переписать Евангелие.

Ночь на орбите — это просто так называется. Вся многотонная рукотворная масса бешено враща­ется по вытянутому кругу, каждый час встречая новый восход солнца. И хоть Егоза объявил общий отбой на целых десять часов, сам он не мог отойти в сон. Грандиозность предстоящего эксперимента давила на сознание почти физически, и полковник чувствовал стук своего сердца где-то на краеш­ках челюстей, под ушами. Он знал, что одновременно с «Дивногорьем» на околоземной орбите мигают мириадами огней десятки разных космических кораблей и долговременных поселений. Вот и сейчас, на фоне Тибета хорошо виден многомодульный бессрочный комплекс «Белгород». Там вахтенным офицером служит сын полковника. Буквально на одной орбите с «Дивногорьем», но на расстоянии в тысячу километров лежит настоящий космический город «Кологрив». Оттуда только что звонила сестра. Беспокоится...

Беспокоится вся земля и весь Космос. Пожалуй, спокойным сейчас во всей Вселенной оставался лишь мертвый орбитальный конгломерат «Курск», который перестал отвечать на все запросы и аппаратура которого сообщала о гибели всего населения комплекса. За зловещими заботами по всеобщему выживанию Земле пока некогда было разбираться с бедой на «Курске», и он проплывал теперь давя­щей громадой в прямой видимости от иллюминаторов «Дивногорья». И еще давно не было сведений от межпланетного корабля «Верхоянск», летящего теперь за пределами Солнечной системы. Он ушел в поисках пригодных для жизни планет и, кажется, навсегда затерялся в глубинах непознанного.

Полковник Егоза раскусил вязкую таблетку снотворного и скоро забылся с угасающей мыслью о том, что уже через несколько часов к «Дивногорью» причалит грузовик «Прогресс» с оборудованием и приборами жизнеобеспечения для прибывшей нынче десятки.

«Апостолы», — почему-то пробежало в его сумеречном мозгу, а потом арамейские письмена стенок орбитального модуля завертелись в хороводе, увлекая за собой мягко засопевшего поселкового голову.

 

Этот лилового отлива аппарат звонил в спальне Монарха до того лишь несколько раз. И сегодня, стоило ему лишь тренькнуть, враз вспотевший Монарх сорвал с рычага трубку. И услышал голос того, кто мог позволить себе называть на «ты» всех земных владык:

— Спишь, Владислав Мефодьевич? Ладно, не сопи так, самому тяжко. Планету, брат, переде­лывать совсем непросто.

— Но ведь... кх-х-х... не планету, Князь, а всего лишь верхние слои атмосферы, — попытался вставить Монарх. Говоривший на том конце провода расхохотался:

— Так это еще страшнее, ведь небеса — прерогатива самого Господа. Со мною ты можешь еще сговориться, а вот Он не позволит тебе вторгаться в свою епархию. Что, совсем худо, Мефодьевич?

— Спрашиваете... Границы трещат — не могу сдержать голодные толпы.

— Думаешь усидеть на своем сундуке с сибирскими самоцветами? Держись, Монарх, я полностью тебя поддерживаю, хотя, боюсь, крышку все равно сорвет.

— Где ж выход-то?

— Спохватился он! Можно ведь было понять все это еще сто лет назад. Да и тогда, две с лишним тысячи лет назад все могло бы обернуться иначе.

— За ту древность я не в ответе.

— Врешь! — резко не согласились в трубке. — Все вы в ответе за содеянное на Земле вашими руками. Теперь норовите исправить положение с помощью чуда? Будет вам чудо.

Трубка помолчала. Монарх осторожно, чтобы не проснулась спящая рядом жена, спросил.

— Вы вторгнетесь в эксперимент?

— Уже.

— А... Он?

В трубке послышался тяжелый вздох.

—  Боюсь, и Он тоже... Кстати, Владислав Мефодьевич, не вздумай дать отбой эксперименту: космонавты Ивана Егозы уже начали его. Мне доложили, и грузовой «Прогресс» к ним уже полетел. Так что фитиль запален — будем теперь вместе ждать взрыва. Кстати, уж коли сам не рискуешь ко мне звонить, говори сразу — есть какие недосказанности между нами?

Монарх сел на кровати. Переложил трубку к другому уху и сунул ноги в шлепанцы:

—  Скажите, Князь, гибель «Курска» — это с вашего ведома?

—  Да господь с тобой, Монарх! Я ж говорю: небо — не моя епархия. Это уж Он сам подсуетился, как говорится.

—  Но ведь подготовку к эксперименту мы до последнего держали в секрете!

—  Нет ничего тайного, что не стало бы явным, — процитировал собеседник Экклезиаста, и
трубка коротко захрюкала.

 

И брызнуло солнце нового витка в иллюминаторы. Низко прогудел зуммер общего будильника, команда привычно занялась утренним туалетом. Хотя никто не был уверен в том, что этот туалет для них — не последний.

—  Прорвемся! — уверенно хмыкал про себя врач Крыж, скобля бритвой верхнюю губу. Иван Егоза на беговой дорожке играл эспандером, и несколько минут потом слышалось общее сопение да покряки­вание. Лишь майор Петр Веретенников сидел прямо на полу, перелистывая толстую зеленую кипу.

—  Что читаем? — полюбопытствовал кто-то из новичков.

—  «Литературные воспоминания» Ивана Ивановича Панаева, — коротко ответил майор и захлоп­нул книгу.

Экипаж входил в форму перед началом небывалого. Невидимый динамик из-под панели прибо­ров гулко сказал:

—  Это ЦУП. Доброе утро, друзья. Сводка новостей для любопытных на седьмом экране. Хотя сводка, мягко говоря, хреновая — лучше перед началом большого дела ее не читать. Через полчаса встречайте «Прогресс», и после этого переходим на режим постоянной связи. Вместе с вами на связи все орбитальные станции, все станции наземного слежения, все обсерватории мира, и мы по-пре­жнему пытаемся нащупать в пространстве межзвездный корабль «Верхоянск». Пытаемся оживить и вашего соседа — «Курск», но пока безуспешно.

—  Словом, голосом генерала Вигуры продолжил ЦУП, — с внешним миром вас связывает еще всего один час. Потом вы остаетесь один на один со временем и пространством. Полковник, Монарх попросил еще раз спросить вас: вы и ваши люди готовы к риску?

—  Генерал, иначе какого хрена мы крутились бы тут, как нечто в проруби! Ну, даже если отвечу «не готовы», ничего ведь не изменится, верно?

Экипаж услышал смех в ЦУПе. Заулыбались сами космонавты. Сейчас, на грани реальности, команде могла сойти с рук любая дерзость, любая выходка. Просто обреченная Земля уже стерпела бы даже оскорбление. Генерал же добродушно хохотнул:

—  Иного ответа я и не ожидал, Монарху доложу о готовности экипажа. Кстати, Иван Платонович, уж коли времени осталось совсем ничего, советую вам не складывать яйца в одну корзину.

—  Не понял? — переспросил Егоза.

—  Ну-у... то есть в экспериментальный модуль входите не все. Кто-нибудь останьтесь на внешнем модуле.

Полковник Егоза на минутку запнулся и переспросил:

—  Вы приказываете мне выйти из опыта? Я прошу официального приказа от Монарха. Известный всей планете хриплый голос отозвался сразу. Видимо, Монарх во время разговора сидел у микрофона:

—  Изволь. Полковнику Егозе официально приказываю выйти из эксперимента и переместиться в служебный модуль сразу после приема «Прогресса». Эксперимент изнутри возглавит полковник медицинской службы Эммануил Крыж. Не слышу ответа!

—  Есть выйти из эксперимента. Полковник Егоза.

—  Есть возглавить эксперимент. Полковник Крыж.

Центр управления полетами умолк, и теперь подключился столичный ученый совет. Академик Молчанов говорил непривычно напористо, почти по-юношески чистым голосом. Ощущалось, что его окрыляет дело всей жизни, воплощающееся на глазах.

—  Вам, братцы, поручено спасти нашу планету, — слышно было, как позвякивала ложечка в его стакане с чаем, — и я рад, что стал последним человеком на Земле, который с особым удовольствием говорит: ни пуха, ни пера!

—  К черту, — услышали на Земле голос полковника Крыжа, голос равнодушный и усталый.

И все экраны на планете подернула рябь отключившегося эфира. Орбитальный комплекс «Дивногорье» входил в эксперимент.

 

Полковник Егоза автоматом пристыковал «Прогресс», и космонавты открыли его переходной люк. «Туда нырнул первым майор Петр Веретенников, и в тот же миг из чрева грузовика послыша­лось удивленное:

—  Е-мое...!

В люке показалось обескураженное лицо майора, и он с трудом протащил у себя под животом тюк непонятного тряпья.

—  И все... — сказал при этом Петр, — и до экипажа целую минуту доходило, что больше в
грузовике ничего нет.

—  А оборудование?! — дико закричал Егоза, за шиворот вытягивая майора. Сам вплыл в грузо­вик, и отборная русская матерщина гулко разнеслась по всему комплексу.

Полковник выплыл из грузовика и включил тумблер связи. Лицо его полыхало от возмущения, но Эммануил Крыж остудил командирский пыл:

—  Связи уже нет, ведь комплекс вошел в режим эксперимента. Да черт с ними, с вещами и оборудованием: все это вспомогательная дребедень, обойдемся своими силами.

Полковник Егоза поостыл, ткнул ногой ворох тряпок из «Прогресса». Все с интересом глядели, как он брезгливо поднял двумя пальцами нечто, и оно безжизненно обвисло в его руках на манер бродяжьего рубища. Он взялся за другую тряпку. То же самое. Космонавты последовали примеру командира, и скоро у всех в руках были эти поношенные тоги. На полу теперь лежал лишь длинный посох с изогнутой сучковатой ручкой.

Молчание длилось долго.

—  Как это понимать? — полковник Егоза поднял глаза на Крыжа. Гаденькая мыслишка шевельнулась в душе командира. — Ты, врач, причем врач самого Монарха в недалеком прошлом, с самого начала знал о подвохе? Это входит в программу эксперимента?

—  Да ничего я не знаю! — вспылил теперь Крыж. — Я только знаю, что по времени участники эксперимента должны через полчаса быть в научном отсеке. Давайте успокоимся и станем вести себя так, как предписано учеными.

— Успокоимся... — пробурчал командир и опустился в кресло... — А почему этих драных хитонов только тринадцать? Я не в счет, что ли? Мало ли, что не участвую в эксперименте! Хорошо, друзья, с этой минуты командир у вас врач Крыж. Приступим к работе, помолясь..!

—  

Полковник Крыж пропустил перед собой в люк экспериментального отсека всех двенадцать учас­тников. Вошел сам и задраил за собой переходной люк.

Полковник Егоза со своего командирского пульта начал разворачивать комплекс в исходную по­зицию. На секунду блиставшее прямо в глаза солнце затмил силуэт мертвого «Курска».

Полковник с отчаянной решимостью нажал кнопку радиовызова «Курска» и услышал ответ. Но в эту секунду на приборной доске цокнул сигнал научного отсека, готового к обратному отсчету време­ни до эксперимента. Полковник вставил ключ в отверстие и решительно повернул его.

И... ничего не произошло. Комплекс плыл как раз над Европой. Егоза хорошо видел внизу береговой обрез Средиземного моря, потом словно под нож ему ушел Париж, как торт, разрезанный тоненькими линиями улиц. Скоро из-за горизонта выплыла Прага, спустя минуту полковник узнал родной Киев. Над планетой густо летали самолеты, и отсюда почему-то особенно различимы были не они сами, а турбулентные завихрения за их хвостами. Словно мелкие буравчики вворачивались в воздух, но орбиталь­ный комплекс быстро обгонял их, и казалось, что самолеты просто свободно висят над Землей.

Все как всегда. Лишь непривычно гнетущая тишина эфира да этот загадочный «Курск» за бортом. Уже над тибетским плоскогорьем под собой увидел остатки последней американской орбитальной станции, почти год сходившей с орбиты. Скоро она сгорит в атмосфере, и в мире не останется ничего от совсем еще недавно самой могущественной державы — США. Да и выгоревший на солнце Китай тоже давно отказался от космоса. Почти все десять миллиардов его ртов сейчас незаконно жили в русской Сибири, сделав край самым густонаселенным на планете. Им уже не хватало капусты и брюквы, которую выращивали на Новой Земле, и Егоза, пожалуй, впервой преклонился перед та­лантом академика Молчанова, придумавшего этот небывалый эксперимент. Если он удастся, то уже через пару десятков лет на Земле все вернется «на круги своя», и в родном Киеве можно будет выкор­чевать все пальмы и опять разводить каштаны.

«Дивногорье» величественно проплывало над Тихим океаном. Сейчас, как знал полковник, вни­зу появятся каменные громады пустых городов запада Америки, потом он увидит Чикаго и пройдет над знойным и громадным Мемфисом. Во-он, уже показались хребты Кордильеров.

Судя по времени, можно поговорить с экспериментальным отсеком. Егоза включил связь.

—  Полковник Крыж!

—  Здесь.

—  Живы-здоровы?

—  Вашими молитвами. Установку включил, согласно инструкции, две минуты назад. Если Мол­чанов все верно рассчитал, то холодный воздух средневековья уже хлынул в тропики. Мы сумели открыть этот канал, командир. Сейчас посмотрим, как изменяется планета.

— Да уж, — согласился командир. — Там, за хребтом, штат Юта. Это сегодня — почти пустыня.
Командир смотрел в люк, ожидая появления привычного городского пейзажа. Но...

—  Крыж, я не ослеп?

—  Командир. Я тоже не вижу привычной Юты... А где Чикаго, где громадный город Чикаго?! Только голая степь.

—  Зеленая степь, Крыж! Никакой пустыни!

—  Да, но ведь и ни одного города внизу... Кстати, на самом краешке горизонта какое-то поселе­ние. Видите, командир?

Егоза пересел к оку телескопа, повернул его и ахнул.

—  Индейцы... вигвамы... Кино снимают никак?

«Дивногорье» в безмолвии экипажа проплыл над сушей еще несколько минут. Все видели, что суша совершенно изменилась.

— Командир, по расписанию над Атлантикой мы выходим из эксперимента. Мне кажется, что мы и так напустили на Землю такого холода, что там все изменилось.

— Да, конечно, — согласился командир. — Отрывайте люки, давайте соединяться в командир­ском отсеке. Тем более интересно посмотреть, что же стало с Сахарой.

Скоро полковник Крыж был у командирского пульта. Они посмотрели на циферблат часов. До связи с ЦУПом оставалось четыре минуты. Связь включили.

В эфире стояла полная тишина. Планка настройки пробежалась по шкале, но «Дивногорье» не услышало ни одного космического соседа, ни одной наземной станции.

—  Петр Симонович, — попросил полковник майора Веретенникова, — оставьте, наконец, сво­его Панаева! Вы радист, поколдуйте-ка у приемников.

Майор отложил книгу и пробежался пальцами по клавишам настройки. Глазами указал на часы: время связи с ЦУПом. Егоза склонился над микрофонами и внятно сказал:

—  Я «Дивногорье», я «Дивногорье», эксперимент завершен. Вы слышите нас?

Земля гробово молчала. Хотя все понимали — приемники исправны. Над Азорскими островами бушевала гроза, и ее разряды сухо отдавались в динамиках станции.

Глянули на Землю. С Сахарой все было в порядке — ярко-желтая пустыня. А вот Египет отдавал буйной зеленью, и только пирамиды одиноко торчали в долине Нила в некогда густозастроенном краю.

На Святой Земле сверху тоже ничего не было заметно. Лишь увеличив картинку, различили жал­кие постройки с плоскими крышами, небольшую группку хижин на месте Иерусалима и совершенно почти незаселенное иранское нагорье.

Слово «катастрофа» было произнесено на борту лишь когда экипаж убедился, что и в космосе нет больше ни одного искусственного объекта. «Дивногорье» было тут в полном одиночестве, как сорин­ка в глазу Господа. Экипаж скоро понял свою обреченность. Подполковник Вениамин Юдин, в прошлом историк, горько подытожил:

— Поздравляю вас, господа: мы с этим экспериментом вывалились в средневековье — в лучшем случае. Хотя, судя по тому, что на месте Ташкента мы видим лишь одиночные постройки без проду­манной планировки, я думаю: на Земле у нас где-то перелом нашей и не нашей эр. Видимо, самое начало первого тысячелетия.

— От Рождества Христова? — машинально спросил Егоза и тут же добавил: — нас слишком много на корабле, чтобы прожить туг долго. Просил ведь не увеличивать экипаж!

—  Все равно долго не протянули бы, —  успокоил Крыж и сказал: — У нас есть спускаемый аппарат на двенадцать человек. Если выкинуть какое-нибудь оборудование, опуститься смогут три­надцать. Нас четырнадцать. Один останется на орбите, а остальные на Земле — и прокормимся. Но время что-нибудь придумать иное еще есть.

Унылое молчание скрасили обычным обедом, хотя ели теперь все до последней крошки. Мозги у всех скрипели на пределе, и люди лишь морщились, когда из-за громады мертвого «Курска» за иллю­минаторами внезапно выскакивало солнце, враз помолодевшее на две тысячи лет.

 

Тревога на земле достигла предела, когда все ясно поняли: «Дивногорье» и безмолвный «Курск» бесследно исчезли с орбиты. Все радиостанции мира на разные лады пытались обнаружить космичес­кие объекты, но эфир не выдавал позывных экспериментаторов.

—  Может быть, — спрашивал Монарх Молчанова в прямом эфире, — так и должно быть? Мо­жет, они находятся во временном канале, через который вот-вот хлынет оздоровительный холод?..

—  Я не знаю, — честно признавался ученый, и ложечка в его стакане предательски звенела. Точно так же, как в минуты недавнего торжества ученого.

Все метеорологические станции планеты до сотых долей градуса измеряли температуру, но она показывала, что тепло прибывает по прогрессирующей, хотя замечены отдаленные признаки того, что внешняя оболочка атмосферы нагреваться перестала. Монарх, враз постаревший и ссутуливший­ся, сказал на всю планету:

—  Я признаю крах эксперимента и потому подаю в отставку. Пусть все завершается по воле Божией.

Это вызвало в мире еще больший хаос. Пограничные части, до того еще державшие границы России, теперь оставили позиции. Яхты самых влиятельных людей мира прорывались сквозь почти огненный пояс экватора к Антарктиде, где обосновались остатки Соединенных Штатов Америки. Каждая сотка сопок на земле Франца-Иосифа стоила теперь не денег, а жизней тех, кто не успел перебраться на север, где на самом полюсе стоял русский авианосец «Святой Георгий» с несколькими учеными Звездного городка.

Все видели, что Земля задыхается и умирает.

И единственной надеждой ее оставался теперь... нет, не канувшее «Дивногорье» и не затерянный в пространстве «Верхоянск».

Ночью бывший Монарх почувствовал, что умирает. Он хотел позвать жену и уже потянулся к кнопке звонка, но рука коснулась трубки неожиданно зазвонившего зеленого аппарата. За пятидеся­тилетнюю бытность у власти Монарх ни разу не поднимал этой трубки. И теперь она показалась ему приятно прохладной, и он почувствовал прилив сил:

Голос был ровный, без нажима и укора:

—  Владислав Мефодьевич, как же вы так опростоволосились с экспедицией?

Ужас сковал члены Монарха, и он несколько мгновений не мог прийти в себя. Ужасно было не только то, что заговорил зеленый аппарат, а то, что заговорил он страшно знакомым голосом. Монарх прокашлялся и прохрипел в трубку:

— Ос... кх-кх... осечка вышла, Господи! Что-то недорассчитали.

— Да у вас всегда так, — отозвалась трубка, и опять от звуков знакомого голоса у Монарха по телу пробежали мурашки. — Хотите как лучше, а получается, как всегда.

— Но ведь мы старались. Старались спасти Землю! Тут допустимы непредвиденные ошибки.

—  Нет! — категорически ответила трубка. — Это не ошибка. Вы две тысячи лет все делаете наобум, через пень колоду. Потому и загнали Землю в такую ситуацию, из какой не видите выхода. Дьявол вас водит за руку, а слово Истины застил золотой идол. Вы изначально стали на кривую дорожку, распяв две тысячи лет назад не того, кто пришел искупить ваши грехи.

—  Как не того? — опешил Монарх.

— А как вы сейчас решились вторгнуться в механизм мироздания? У вас же все так: ложный спасатель кричит: «Я вижу берег!» — и вы толпой бросаетесь за ним в пучину. Другой идиот кричит: «Распни Его!» — и вы вешаете на крест первого попавшегося.

—  Так меня на свете две тысячи лет назад еще не было!

—  Не было? — язвительно потянул голос, и его знакомые нотки опять словно сковали члены Монарха. — А я полагал, что до вас лично хотя бы к старости дошло понимание того, что человек всевременен. Вы изначально богоподобны, Владислав Мефодьевич, и потому наравне с Богом обязаны отвечать за все, творимое вокруг независимо от времени. Или вы думаете, что за эксперимент с «Дивногорьем», за глумление над временем и природой с вас не спросится? Увы, Я с вас лично, как и с прародителя Адама, все спрошу.

—  Так что же делать?

—  Не знаю!...

Помолчали, и молчание это тоже напоминало Монарху присутствие в комнате очень знакомого человека. А тут еще запах медицинских склянок, блик настольной лампы. Монарх словно почувство­вал недавнее присутствие в спальне доктора. И опять голос, этот знакомый равнодушный голос:

—  Хорошо, Я вмешаюсь, хотя мне за это может влететь от Отца. Вам же остается теперь лишь молиться и не мешать ходу событий.

И Монарх забыл о том, что собрался умирать. И когда на том конце провода словно по привычке спросили: «Как нынче самочувствие, Владислав Мефодьевич?», Монарх узнал голос собеседника.

Это был голос его недавнего персонального врача, а нынче участника эксперимента Эммануила Крыжа.

 

Когда на «Дивногорье» закончилась вода, решение экипаж уже принял: тринадцать человек опус­каются на Землю, один остается на орбите. Этим одним и по личному желанию, и по жребию стал полковник Иван Егоза. Он отправлял друзей вниз. А сам до скончания дней оставался Робинзоном пустой орбиты. Ну а поскольку на Земле был первый век христианской эры, то экипаж, как экипировку, взял с собой в спускаемую капсулу и злополучные хитоны из «Прогресса». Эммануил Крыж втянул за собой еще и посох, и экипаж задраил изнутри люк спускаемого аппарата.

Скорее машинально, чем соображая что-то, обреченный Егоза дал команду на спуск, и капсула мягко откололась от орбитального комплекса. Егоза следил за ее падением долго, пока она перегорев­шей звездочкой не исчезла где-то над Синайским полуостровом.

И тогда командир раскупорил бутылку коньяка. Включил диск с органной музыкой Баха и пере­вел звук на мощный передатчик станции. Потом через горлышко выпил всю бутылку и, уже засыпая, уронил посудину себе под ноги, прямо у командирского кресла.

Он спал долго и не видел, как на пульте дальней связи снова и снова высвечивался вызов на разговор. Он спал пьяный, а невидимый абонент с настойчивостью автомата вызывал «Дивногорье».

В ответ на «Верхоянске», за пределами Солнечной системы, слышали только орган Домского собора.

 

—  Каковы! — оглядел Крыж товарищей, когда они, скинув комбинезоны, облачились в свои хитоны. Сам Крыж взял посох и сказал: — Друзья мои, идем к Иерусалиму. Я думаю, в дорожном рубище мы не обратим на себя особого внимания.

Из парашютного сукна сделали себе торбы, набили их консервами и двинулись на восток. Впере­ди полковник Крыж с посохом. За ним — майор Веретенников с зеленой книгой подмышкой, даль­ше — все остальные.

Через неделю пастух на склоне холма под Иерусалимом увидел странную вереницу людей в дорож­ном платье. Вечерний сумрак не позволил пастуху разглядеть их получше, но он знал, что где-то поблизости бродит именующий себя Царем Иудейским Иисус и двенадцать его учеников. Пастух знал, что в пасхальный день город приготовился с почестями встречать Иисуса.

И еще пастух знал, что за поимку Иисуса прокуратор Понтий Пилат обещал хорошую награду. Не дальше как сегодня утром отец говорил пастуху:

—  Мордохей, ежели таки увидишь в пригороде ту святую шайку, так сразу шепни мне. Я уже присмотрел новую отару у пройдохи-мытаря и сразу куплю ее с тех прокураторских денег. Да  не зевай, дурак, пока другие не перехватили халяву!

Позабыв про отару, пастух двинулся вслед за путниками и проследил их до самой двери полураз­валенной хижины. В щели между камнями стены он увидел, как пришельцы поскидывали дорожные мешки. «Значит, вечерять собрались», — подумал он и побежал в город, к отцовскому дому.

 

Путники расположились на ночлег в заброшенном полуразваленном хлеву. Вениамин Юдин из складок хитона достал складной нож и вспорол четыре банки консервов.

—  Пищу надо беречь, — он облизал лезвие и наколол на него коричневый кусочек тушенки. Съел с аппетитом и, когда к ужину приступили все, спросил у Крыжа:

—  И что дальше, командир? Так до скончания дней и будем бродить по Палестине? Мы, люди, наделенные знаниями двух тысячелетий, не сможем найти возможность вернуться в свое время и на свое «Дивногорье»?

Крыж отхлебнул из пластикового пакета манговый сок, завинтил крышечку и сунул банку в мешок. Он отер уже достаточно выросшие усы и бороду и ответил:

—  Не бередите мне рану, подполковник. Я иногда думаю, что все происходящее — нелепый сон. Впрочем, как и вся наша авантюра с изменением климата. Мир, космос — это творение Бога, а мы попытались поправить мироздание. И вот результат!

—  «Кто сеял зло — себя не утешай: неотвратим твой страшный урожай», — продекламировал вдруг Петр Веретенников, захлопывая зеленую книгу и пояснил: — В механизм мироздания мы вторглись уже тогда, когда наш предок первый раз использовал каменный топор. А потом пошло-поехало: станки, машины, ракеты, фреон, Нобелевские премии, летание на манер ангелов — и мы до неузнаваемости искорежили замысел божий. Тут неудивительно, что время прогнулось и мы вывалились в его воронку, как слепые детеныши из чрева цивилизации.

—  Это как раз и понятно, — поднял руку подполковник Юдин. — Но как вести себя дальше? Мы за неделю пути избежали встреч с местными жителями, но так продолжаться долго не может. Кто помнит, на каком языке говорит здешний мир? Как мы законтактируем с его обитателями?

—  Тут все более-менее ясно, — командир подложил мешок под голову и прилег, блаженно вытя­нув ноги. — И евреи, и арабы говорят сейчас по-арамейски. Я сам — польский еврей и потому вполне смогу изъясняться с местным населением... И потом, господа, мне кажется, наши разговоры ни к чему не приведут, пока там, на «Дивногорье», командир не придумает, как вернуть нас в наш XXI век. А посему предлагаю спать и ждать, когда зазвонит мой мобильный телефон, что связы­вает нас со станцией. Тушите фонарь, подполковник.

И они заснули. И лишь звезды, колотым сахаром сверкавшие в небе, видели, что на противопо­ложной стороне холма, в такой же хижине, в это время ужинали еще тринадцать человек. Они тоже были в хитонах, бородах, и среди них был некто с посохом, зеркально похожий на полковника Крыжа.

И волею случая стало так, что стайка людей из города, предводительствуемая пастухом Мордохеем, напала на то строение, где отдыхали наши космонавты. Их встряхнули сонных, повязали им руки под локоть, майору Петру сунули его книгу. И погнали к городским воротам.

Иерусалим принимал многочисленных паломников по случаю Пасхи. Они ручейками стекались с предгорий и долин, и римская стража у ворот пропускала беспрепятственно всех, кто спешил на праздник. Громадный центурион, в медных доспехах и с изуродованным лицом, равнодушно следил за тем, как толпа горожан высыпала навстречу верующим, и скоро тут, у ворот, образовалось несмет­ное сборище.

—  Грядет Иисус, Царь Иудейский, — кричали они, и даже не заметили наших пленников, окру­женных группой захвативших их фарисеев. И пока город ликовал в ожидании Учителя, полковника и его людей провели прямо к прокуратору.

Понтий Пилат, по описанию точно такой, каким увидел его еще писатель Михаил Булгаков, встретил пленников на террасе своего роскошного дворца. Пощипывая между ушей громадную соба­ку, он коротко спросил стоящего чуть в сторонке от товарищей Вениамина Юдина:

—  Ты Учитель этих людей?

Юдин, ничего не понявший, покрутил головой и развел руками. Стражник из-за стены больно ударил его рукояткой меча между лопаток, и подполковник упал прямо к ногам своего командира. Тогда Пилат обратился к полковнику:

— Твое имя, странник?

— Меня зовут Эммануил.

И тотчас же из-за спины стоящего поодаль первосвященника выскочил толкователь Писания и быстро заговорил, изгибаясь перед сановником:

— Все сходится, прокуратор! Ибо пророк Исайя еще триста лет назад писал: родится от Девы некто именем Эммануил и будет он править миром. Этот человек, прокуратор, — прямая угроза власти кесаря. Распни его!

— Распни его! — крикнули все первосвященники и иудеи, стоявшие на террасе и поодаль.

—  Распни его! — словно подстрекаемая кем-то, рявкнула на улице толпа, и скоро весь город
каждым строением и каждым кварталом кричал:

— Распни его!

... И тут весь ужас происходящего дошел до полковника Крыжа. И тоже вспомнил он приведен­ные толкователем строки Библии. И понял, что Иерусалим принимает его за Иисуса Христа, и осознал, какой конец ему уготован.

—  Но я не Иисус! — прокричал он, сопротивляясь стражникам, которые по мановению прокуратора поставили на колени его и его людей, — вы совершаете роковую ошибку.

Прокуратор лениво потянулся, поднимаясь с седалища, и зевнул, не прикрывая рта:

—  А кто спорит? Ты не Иисус, ты Эммануил, и как раз ты нам нужен. Вернее, совсем не нужен. Распять его! — гаркнул теперь прокуратор, и Крыжа выхватили из толпы космонавтов.

Его повели по городу, и толпа кидала в него камни. Он прошел мимо группки путников из тринадцати человек и ослика при них, которые с недоумением глядели на происходящее. И с пронзительной сердечной болью Крыж увидел среди них одного, лицом зеркально похожего на себя. Он хотел крикнуть, что видит настоящего мессию, но опять получил удар в спину и зава­лился на мостовую.

Его, одинокого, кинули на гнилую подстилку в темницу, развязали руки и дали плошку с похлебкой. Крыж с трудом понимал происходящее, и в этом бредовом настоящем он с трудом уловил зуммер своего сотового телефона. Не веря себе, Крыж разбитой в кровь ладонью прижал аппарат к уху:

—  Эммануил Иосифович! Ну, слава Богу, — до боли знакомый голос полковника Егозы звучал для пленника небесной музыкой. — А я звоню-звоню!

—  Полковник! — закричал Крыж, подпрыгнув от радости. — Спасайте меня, иначе полный каюк!

И Крыж выложил Егозе все о сложившейся ситуации.   Егоза переваривал информацию не больше минуты.

—  А экипаж где?

—  Не знаю. Боюсь, что товарищей больше не увижу. Егоза мягко кашлянул в микрофон и сказал:

—  Значит, согласно Писанию, тебя распнут сегодня на кресте. Ну то, что проткнут гвоздями руки, — это излечимо. Плохо то, что стражник вонзит копье в сердце. Но вы же врач, Крыж, придумайте что-нибудь на этот случай. Откажитесь от чаши, все равно она с уксусом будет. Словом, выкручивайтесь. А когда вас перенесут в пещеру, как покойника, я и опущусь рядом на «Курске» — я нашел исправный двухместный аппарат для взлета и посадки, за сутки подготовлю его к полету. Словом, не робей, казак, атаманом будешь. До связи, береги батарейки телефона.

Крыж спрятал аппарат в складки хитона. И принялся с аппетитом хлебать из плошки, потому что силы ему были нужны перенести грядущие Христовы муки.

 

Напрасно Иуда из Кариот распинался перед прокуратором, доказывая, что стражники взяли к распятию совсем не того, кого надо. Прокуратор, сидя за столом из большой мраморной плиты, высасывал мозг из берцовой коровьей кости и пятый раз повторял одно и то же:

— Твоего учителя зовут Иисус?.. Ну а мы взяли Эммануила. Ты читал пророка Исайю? Он же не глупее тебя был, урка ты иерусалимская. Получил свои тридцать монет серебром — и молчи в тряпочку, пока самого не забили каменьями... Центурион! Распят ли уже в числе разбойников некто именем Эммануил?

— Да за милую душу, игемон! Чудак он превеликий — я ему вместо уксусу чашу с вином подавал — так он отказался. Ну, пришлось ткнуть ему копьем под сосок. Вроде упокоился, бедолага.

— Вроде или точно?

—Да точно, игемон. Там его еще эти бабы беспутные омыли, в пещеру на плоском нагорье
определили. В воскресенье и схоронят новопреставленного Эммануила.

И центурион ловко подхватил брошенную ему кость и всосался в нее с другой стороны.

Иуда понуро вышел вон. Он проскользнул по улице мимо увитой плющом каменной стены и вошел в полутемную комнату неприметной каменной хижины. Учтиво поклонился хозяину — чело­веку в черной тоге с малиновым поясом. Тот пронзительно глянул на Иуду и гулко расхохотался:

—  Что, брат Иуда, вся Библия к черту! Не того, говоришь, распяли? Ну, попробую исправить оплошность иудеев.

И хозяин поднял трубку ярко-лилового аппарата, что стоял на малахитовой подставке прямо у кресла черного человека в тоге:

—  Спишь, Владислав Мефодьевич? — спросил он и, прикрыв трубку рукой, ладонью велел Иуде выйти за порог. — Ладно, не сопи так — самому тошно, — услышал Иуда, с пустой головой выходя на улицу. Черный говорил в трубку и видел в дверной проем спину Иуды, который двинулся к Гефсиманскому саду.

Крыж очнулся от того, что кто-то теребил его за плечо. Обвел болезненным взглядом своды пещеры и сел со стоном. Рядом стоял некто, как две капли похожий на самого полковника. В таком же хитоне, с бородой и изможденным лицом. Это его Крыж со спутниками видел накануне подъез­жающим к Иерусалиму на ослике.

— Ты Иисус? — стараясь сдержать боль в груди, спросил полковник.

— Да, я Иисус, — ответил тог голосом самого Крыжа и мягко улыбнулся: — Бывают же такие совпадения. Ты, полковник, на все сто процентов создан по образу и подобию Божию.

— За то и страдаю?

— Разве это страдания, полковник! Представь себе, какие страдания предстоят мне на ближай­шие две тысячи лет, ведь из-за тебя все на Земле пойдет теперь через пень-колоду.

— Так я ведь не просил меня распинать, — скривился от боли Крыж. — И ты хорош, Боже, не мог объяснить Пилату, кто есть кто! Иисус опять горько улыбнулся:

—  Как ему объяснить, что пророк Исайя ошибся, нарекая меня Эммануилом? Не внял прокура­тор моим доводам, хотя я долго с ним беседовал, давеча хворь головную с него снял.

—  Кстати, Иисус, — полковник с трудом прислонился к стене, — я хоть тоже врач, но так сразу излечить проткнутое центурионом сердце не могу. Сделай милость, вылечи.

—  Это сколько угодно, — согласился Господь, и по груди полковника враз растеклось щемя­щее тепло.

—  Ого! — восхитился космонавт. — Земным врачам до подобных эффектов еще очень далеко.

Иисус подобрал под себя хитон, сел рядом:

— Я наделю тебя небывалым искусством врачевания. Ты поднимешь на ноги Монарха и станешь главным врачом Земли.

— Небось, взамен попросишь чего-нибудь этакого?

— Всего лишь твою телефонную трубку.

— Зачем? — насторожился Крыж.

—  Монарху позвоню. Пусть помогает этот узел с моим нераспятием распутать.
Крыж сунул руку за отворот хитона и остановился:

— А... что ты скажешь Монарху? Он ведь в конце XXI века живет, а мы тут, в самом первом. Поймет ли? Вот лично я окончательно запутался. Да и времени у меня осталось с гулькин нос: ближе к вечеру на плато опустится ракета за мной — полечу к себе на орбиту. Там ведь какая штука приклю­чилась, в космосе-то...

—  Знаю, все знаю, полковник. Это ведь я в «Прогресс» поместил ветхую одежонку. И на «Кур­ске» всех погрузил в летаргию, а спускаемый аппарат приготовил для того, чтобы Егоза прислал его за тобой. Все это я.

— Так какого рожна? — возмутился Крыж. — Выходит, ты помогал нам провести эксперимент, а теперь ноешь, что распяли не тебя! Не помогал бы.

Христос потер виски:

—  Вольно тебе рассуждать, полковник! Это ведь дьявол подвигнул вас на опыты с природой и временем. Я лишь старался уменьшить последствия его вмешательства в дела землян. Все ведь вы — Мои дети — и умершие, и живущие ныне, и те, кто только еще стоит на пороге жизни. И вот для того, чтобы не было необходимости в таких диких экспериментах, Я и должен принять распятие на кресте. Я открою тебе, полковник, одну из тайн мироздания, и пусть это останется между нами в любом случае... Человек ведь богоподобен, и тут, на Земле, Творец раскрывает ваше человеческое естество. А после смерти каждый из вас обретет естество Божье. Слушай же внимательно, полков­ник! Дело все в том, что в немыслимо далекие времена Я тоже был простым человеком в одном запредельном отсюда мире людей. И пока не умер, не знал, что для каждого человека Бог-отец в управление на вечные времена определяет отдельный уголок Вселенной. Мне вот досталась Земля с окрестностями. И согласно замыслу Творца, в каждом таком уголке его новый хозяин строит жизнь по Своему умению и усмотрению. Ну, скажем, у вчерашнего ученого на планете нет неучей, все на грани фантастики. А у бандита в человеческой жизни на планете — постоянные войны и кипучая
злоба. И каждый из вас, живущих ныне на Земле, в новой жизни тоже станет Богом и получит в
правление свою планету. У тебя, Крыж, еще все впереди, и на своей планете ты сможешь, как врач, победить смерть и страдания, а эта планета — Моя, и распят тут должен быть Я.

До сознания Крыжа доходило медленно:

—  Получается, что я сел на чужой трон? И до самого моего настоящего рождения в XXI веке все на земле будет течь, происходя из моего скверного еврейского характера?! Склоки и чинодральство, зависть и, слава Богу, любовь — всеми моими пороками и достоинствами две тысячи лет будет жить планета?.. Не — е — т!!! — взревел Крыж, — Я не готов, Господи, избави меня от этого тяжкого труда! Вот мой телефон, и делай что хочешь!

Иисус бегло поклевал пальцем по наборному ряду и мягко спросил:

—  Владислав Мефодьевич, как же вы так опростоволосились с экспедицией?

Иисус говорил, но уха Крыжа уже коснулся гул, исходящий с неба. Полковник с трудом откатил камень и выполз из пещеры.

На ровную тарелочку горного откоса мягко опускался модуль орбитального конгломерата «Курск». Скоро он завис над площадкой, и пламя двигателей опалило бороду и брови Крыжа. Через минуту рев двигателя смолк, и из люка прямо в объятия Эммануила вывалился полуглухой полковник Егоза. Крыж целовал его и пытался рассказать о пережитом, но Егоза показывал на уши и кричал при этом:

— Быстрый спуск, уши заложило, полковник. Давай быстрее в машину — Монарх ждет твоего возвращения. А ребят из экипажа мы следующим разом заберем, пусть пока среди людей поработают, сеют разумное и вечное. Сейчас все равно у меня модуль двухместный.

И Егоза вдруг замолчал, увидев у лаза пещеры еще одного Крыжа. У полковника даже челюсть отвисла:

—  Это... кто?

Человек отступил от пещеры, подал телефонную трубку Крыжу и слегка коснулся головы Егозы. Боль в ушах сразу прошла, и командир услышал голос двойника Крыжа:

—  Монарх со мной согласен. Мы поступим теперь так: я верну весь ваш экипаж к моменту начала эксперимента, и вы откажетесь от опыта. Взамен буду распят я — и все пойдет по Писанию.

Полковнику Егозе долго пришлось осмысливать происходящее и сказанное. Но он возразил Иисусу:

—  Заманчиво твое предложение, Господи! Но ведь эксперимент наш затеян не ради самого экспе­римента, а ради спасения жизни на Земле. И уже сейчас датчики на «Дивногорье» показывают   общее снижение температуры на планете. Холод средневековья хлынул-таки во временной канал, по­давленный нашими усилиями. Эксперимент удался, Господи! А согласиться с тобой — значит вер­нуться к исходной точке. Тогда все погибнет. Или это и задумано на заре нашей эры именно Тобой? Если так — то пусть уж лучше распятым станется Крыж — в его исполнении Евангелие выглядит более обнадеживающим.

— Да не от него это Евангелие — от лукавого! — воскликнул Христос. — Это происками дьявола на Земле возник парниковый эффект, как вы его называете. Ведь ваша нефть — это кровь дьявола. А вы постоянно жжете ее, веселите нечистого. Я вам сказал «не убий», а вы сделали убийство обыден­ным и массовым зрелищем. Я сказал вам «не укради», а вы походя тырили друг у друга все, начиная от булавок и кончая атомными технологиями. Я сказал вам «есть один Бог и не сотвори себе кумира», а вы молитесь мамоне, и основанием почти всякому делу у вас стали побуждения дьявола. Вы отказались принять Мои  заповеди — и я же виноват! Хорошенькое дело — два последующих тысячелетия в церквах будут петь славу Эммануилу Крыжу, а виноват я, Иисус?

Полковник Егоза окончательно пришел в себя, достал из комбинезона длинную тоненькую папироску. Закурил. Предложил из пачки собеседникам. Иисус только скорчил гримасу, Крыж коротко кинул:

—  Уже отвык. — Но сигарету взял. С удовольствием раскурил ее.

—  Так может, — заговорил Егоза, — в мире, где богом станет Крыж, и не возникнет никакого
парникового эффекта? И пусть, в конце концов, наш бывший христианский мир погибнет. Но зато
уже народился новый, мир Эммануила?

Иисус скорбно поглядел на Егозу:

—  Ты хорошо знаешь Крыжа, полковник? Представь себе мир, устроенный по его образу и подо­бию. Он будет счастливым и простоит две тысячи лет?

Егоза придавил окурок о камень и коротко выругался.

—  Извини, Господи, и подумать страшно. Он же из тюбиков самое вкусное втихомолку от друзей жрет. А хвастун и враль какой! Уж я точно в мире Крыжа жить не согласен. Простите меня, Эмману­ил Иосифович, лучше испариться в духоте, чем ходить под вами.

Крыж рассмеялся, и эхо гулко тюкнулось о горы, многократно возвращаясь к собеседникам.

—  Ты уж потише, — попросил Иисус, — а то стражники спохватятся — улететь не дадут, завалят вашу ракету. Впрочем, я вижу движение в долине: тот, кто затеял ваш эксперимент, — уже спешит сюда с разъяренной толпой фарисеев. Решайтесь скорее: ваше согласие — и через минуту я сотворю чудо: все вы в прошлом летите в своем «Дивногорье», только еще собираясь начать опыт. Вся команда в сборе, на земле — несносная жара, а из провалов космоса отзывается почти пропавший «Верхоянск».

—  Я не согласен, — твердо сказал Егоза.

—  Но ведь только что... — начал Иисус, но Егоза перебил: — Я пошутил, мне сваренную вкрутую Землю жалко.

—  И я не согласен, — сказал Крыж. — Я, как стану Богом, сумею скрутить руки Лукавому, и
никакого парникового эффекта не будет.

Уже хорошо видимые, по освещенному заходящими лучами склону, в гору торопились люди с дубинами и камнями.

—  Вы не дослушали, — почти крикнул Иисус. — С межзвездного корабля «Верхоянск» вам пере­дадут формулу газа, полученного на краю Ойкумены, с той планеты, где я прежде жил простым человеком. Этот газ легко воспроизвести в земных условиях и в три недели очистить атмосферу... Решайтесь, полковники!

Егоза и Крыж взяли друг друга за руки и в один голос сказали:

—  Мы согласны. Пусть все будет по слову твоему, Господи!

 

...Полковник Егоза оторвал голову от доски приборов и недоуменно посмотрел на пустую бутыл­ку на полу у своих ног.

—  Эк меня развезло, — вслух произнес он и уставился на диск заклинившего музыкального аппарата. И тут же, рядом, увидел энергично и вроде бы как отчаянно мигавшую лампочку дальней связи. Не веря себе, полковник нажал тумблер и отчетливо, словно от стоящего рядом человека, услышал:

—  Ну слава Богу, проснулись! Говорит «Верхоянск», замучили вы нас со своим Бахом. Теперь мы вам бахнем — только держитесь. Вы включили запись?

—  Да! — коротко подтвердил Егоза.

—  Тогда примите через нас немедленную команду Монарха на отказ от эксперимента, верните космонавтов из опытного блока в основной и запишите формулу газа. Этот газ спасет Землю от парникового эффекта. Мы проверили уже в своих лабораториях — это почти кислород — безвредно и эффективно.

И приборы «Дивногорья» бесстрастно записали спасительную формулу. А на экран дисплея, ве­дущего запись, во все глаза глядели еще не успевшие переодеться участники несостоявшегося экспе­римента.

Формула ушла на землю. И тут же с морского космодрома «Бирюч» последовала команда. Гене­рал Вигура велел разгрузить экспериментальный отсек и отстыковать от комплекса — громоздкое тело модуля лишало «Дивногорье» маневра.

С шутками начали перетаскивать нужные приборы. Майор Петр Веретенников не забыл термосы с густым свежезаваренным кофе и свою любимую книгу.

—  Дался тебе этот Панаев! — засмеялся командир. — Уж лучше бы Евангелие читал.

А подполковник Вениамин Юдин поднял с пола ворох рванья:

— Хитоны нам нужны, апостолы? Полковник Крыж в ответ легкомысленно махнул рукой:

—  Оставьте рубища в модуле, пусть к Земле летят. Глядишь, кому-нибудь там еще придутся по плечу!

 

Август—октябрь 2002 от Рождества Христова

---

Похожие материалы:

• СВИДЕТЕЛЬ БЛАГОЙ
• ПУЛЬ НЕ ХВАТИЛО
• «ПОДПРЫГНИ, ДРУЖОК!» или НЕВОЛЬНИКИ СВОБОДЫ. Антисказка.
• ВОИНА С ПОЛИКАНИЕЙ
• Владимир КАЛУЦКИЙ
• Виталий Куделин. «Ярилино лето» Владимира Калуцкого. 2011
• Владимир Калуцкий. Бирюченские пассионарии или Возвращение кулака. 2010
• КАЗЕННЫЙ НАДРЫВ ПОД НОМЕРОМ 13
• Владимир КАЛУЦКИЙ

---