ЧИБИСЫ. Рассказ

Автор: Александр ФИЛАТОВ

     Когда летят чибисы, у них крылья, как два пирожка. Овальные края и подгорелые будто. А к середине — светлые. С солнечной стороны отливают румянцем. Белые и небесные лучи, преломленные в бескрайних лужах, кипящих речках и глянце земли, тронутой утренним теплом, когда увлажняется всё, что ночью поникло от заморозка.
     Когда летят чибисы — не устоишь, чтобы голову вверх не запрокинуть. Ручей под ногами? Катушку с лопастями — считай мельничку — вращает? Ну и что? Пускай себе на здоровье...
     Зато как крикнет кто-то:
    — Эй, чибисы! Чибисы летят!
      И мир подменили будто, будто наизнанку вывернули. И в пространстве и во времени. Какое мне дело, что не у всех так? Конечно, иному не оторвать головы от всяких механизмов мелких — катушек, лопастей, колёсиков и прочего — не оторвать взгляда от крутящего, бегущего по земле. А мне какое до всего дело?
      Я — как мир наизнанку, эмпирик наоборот: опыт не трогает меня, не оживляет воспоминание, не пробуждает воображение. Мне важно, чтобы в душе узел завязался и к горлу ком подкатил. Иначе устаю и делаюсь грузным. Перо — обуза. И что уж там говорить о смене спирали в семейном утюге! В такие минуты моя старая бабушка говорила, бывало:
    — То-то из тебя лапти плести можно...
      А разве и нет? Вот, сколько помню, у отца в доме всё вращалось по законам классической механики: и мельница в голодушку, и соломорезка, и точило. Даже трофейная «динамка» скрипела от дощатого ветряка и ток давала. Из соседних сёл ездили посмотреть на техническое «чудо», а мне-то что делать?..
      — Значит, чибисы? Значит...
       Гляжу вверх. Глаза клочок неба видят, а ноги по пути полёта птиц сами несут. Не ускоряясь и не замедляясь. Всего десяток прямолинейных шажков — а какая гигантская кривая! Ступаю в ледяную воду, и пошла она сообщать мои сосуды. Хорошо, как сапоги, сел и вылил тут же. С ботинками хуже — шнурки развязывать надо. Да ещё в темную. Взгляда не оторвать от клочка неба.

    Давно ничего нет. Только пары вверху мешаются, пацанва хохочет, на водяную вертушку глядя, да из виду птицы ушли.
      А ко мне только лететь начинают, а ко мне все ближе и ближе.
      И в том был священный парадокс. Когда исчезали темно-светлые птицы, они появлялись и шли от солнца черно-бело-розовыми.
      Даже помню в Москве на какой-то художественной выставке — комочками птицы на полотне, а внизу вода детской розеткой. Не как на улице, где машины грязь мешают с зимними кульками да крошками у продмагов, а голубая, с отливом розовым. Как раз выше сапог, если пойти, под ноги не глядя.
      И вдруг будто крикнул кто, будто голос мальчишки:
     — Эй, чи-би-сы!..
     Я поверил и пошел за птицами. Но оступился таки. Да-да, так оно и было. Только понял вдруг — не зачерпнул ледяной воды, и ботинок мой, как широкий брусок, давит на женскую туфельку. Да нога её с золотистым пушком жжёт меня через брюки...
     Извиниться бы, но отступил неловко — и бац! Едва старичка не сшиб. Благо, добродушный попался. А, может, тоже услышал, как кто-то из детства костромского или воронежского прокричал в лазурь апрельскую:
     — Эй, чи-би-сы!..
    Как листы книжек ведут к развязке, так и годы неумолимые, и чем дальше, тем сильнее уводят к минутам, когда встать надо и оглянуться. Пройти вспять по лабиринтам и лишь потом радоваться солнцу и свету.
     Крылья, как два пирожка: на солнце если, то чёрно-бело-розовые. И мельничка, смятая на ручье. И образ...
    Кто привык к воробью да галке, тот чибиса не поймёт. Как соседская старуха сварлива, как бабушка детства добра, так и галка с чибисом даже обличьем не равны: одна всего лишь летит напрягая перо, другая — рождается в широком небе, приходит сказкой лугов и братцем из родничка на тенистом отлогом берегу.
     Старых лугов нет, молодые луга не растут. Как война прошла над высокими злаками, конским щавелем и клеверами дикими. Даже капуста растёт до поры августовской, потом ржавчина заедает её. И над щётками черной куги нет чибисов.
      А вот бежит он. Из-под кочки выпорхнул и — пошёл.
     Почти к ладони распростёртой. И хохолок горит, когда солнце. А когда чибисы — всегда солнце. И кричит попискивая, как сестричка кричала, когда терял её где-либо в лопуховых зарослях, лежащую в колясочке под летним дождём: — Куи-куа, куа-куи...
     Вот ещё ладонь тяну, — ну, как на ладонь прыгнет! Тяну! Тяну! Нет, никто всё равно не поверит. Чудеса прошли. Молодые теперь не растут. Значит, некому рассказать.

      Взрослый да зрелый не станет слушать сказки. Он распахивает луга и речушки осушает. И зачем ему сказки мои — он любит пирожки с капустой. Светлая начинка, румяная корочка и с краёв подпалины чёрные иногда.
      Чибис ли наказал, что вот не растут молодые луга и вообще, не растут молодые. И только на склоне лет, когда кварцевые лампы бессильны перед разбитой радикулитом поясницей, выходит человек к солнцу. А он слабый уже и не «мастерское создание», а нахлебник, ищущий бросовую корочку...
     Я потерял моих чибисов. Уходил в город бурсачить — мудрость учительскую постигать. И пока гнул спину над дантовым «адом», старые луга отдали плугу, а молодые теперь не растут...
      — Чи-би-сы! Чи-би-сы!.. — закричал мальчишка.
      А я уже бороду брею через день, а то и каждый день. Но мальчишка кричал и кричал. Мучительно. Призывно. Просяще. И я не выдержал. Пошёл. Клочок неба перед глазами. Пара галок с серым пером и точками вороватых зрачков. Шапку вверх швырнул. И подхватили уже на лету, по клоку выщипали. Да тяжела больно. Не удержали. Может, тогда-то и пять мельничек я растоптал. Не помню точно, на шестой споткнулся. Но не зачерпнул воды, как прежде, просто хрустнуло в колене и болью прострелило, и в то же утро наложили гипс...
      За что такое? Неужели птицы мстили мне? Неужели...
      Конечно же, враки, что они лишь одушевлены. Они магичны. И белая магия их — первый крик наш: «Куа-куи», первое удивление: «Эй, чи-би-сы!» И чёрная магия... Нет, я не верю в чёрную! Чёрно-бело-розовая птица не может навредить человеку, не может испортить его.
      Тогда почему же трактор на болотистой низине, где чибисы гнездились, опрокинулся. И тракторист не знает, что делать. Стоит, будто с разумом парализованным. Почему капусту лопает ржавчина, едва август тронет природу своей желтизной? Почему сам я в гипсе? И почему никто теперь сестрёнок не теряет в зарослях ушастых лопухов?

       И всё-таки птицы не просто одушевлены. Вот загадаешь какую-нибудь: чур, моя! Только взглядом прикоснёшься к ней да рукой вослед махнешь. А потом ждёшь и ждёшь годами. Разве нас так ждут в гости близкие? Разве брат да сестра так ждут? Разве мы так ждём?.. И не перекосы судьбы, не то, что забыла нас женщина, и не то, что болит в нас что-то смертельной болезнью, — ничто не притупит ожидание загадочной птицы...
      Но это бывает, когда растём мы, будто луга молодые. Да вот только жаль — не растут луга молодые, а по старым, как война прошла...
      И вот, немощный телом, что выполз к солнцу, понял это... Да поздно уже. Вот и комар сосёт его кровь несъедобную, а он не отгонит — суставы ссохлись, потому что мельнички строил и руки ни разу не распростёр вытянутыми до прямизны...
      — Куа-куи!...
      Потому что, может только глаз мой износился да потускнел, и не увидел я просто в клочке неба... А может, то и были не галки, а чибисы, идущие к другим землям? Иначе зачем кричал мальчишка? Не для того же, чтобы пять мельничек я растоптал — на шестой споткнулся, и перевернулся на бывшем болотце колёсный трактор...

1975

______________________________________________________________________________________________

ПОЛЕЗНАЯ ИНФОРМАЦИЯ:

Литература учит жить - это ценнешее наследие. Многие ситуации и образы нам знакомы именно из литературных произведений. Тем полезнее современным школьникам читать прозу и стихотворения, писать Сочинения по литературе. Так ребенок учится мыслить, анализировать, делать выводы, а также просто приобщается к прекрасному и богатому языку.

____________________________________________________________________________________________