Александр Филатов. Окно. Стихи из книги. 1985

АЛЕКСАНДР ФИЛАТОВ

ОКНО
Стихи из книги. 1985

Скачать книгу в PDF

* * *

Ощущение редкой минуты,
Когда друга с подножки сведу
И по самым горячим маршрутам
Проведу у села на виду.
Покажу двухэтажную школу
И траншеи последней войны,
И вразброс — по широкому долу —
Уголки нежилой старины:
Под Никольским церквушку, а рядом —
Коммунарский заброшенный дом,
И побитый немецким снарядом
Хворый дуб над Тавровским прудом.
Покажу перелески, и поле,
И речушку, где гибельный мост,
И знакомый сельчанам до боли —
Разукрашенный бронзой погост...
И когда нас окликнут негромко,
Мы не сможем спокойно пройти
По степной перетоптанной кромке,
Где сойдутся и наши пути.
И не сможем пройти без волненья
По селу, где всё гуще роса,
Где черемух и лип обновленье
Освежает на миг небеса,
Где звезда неусыпно мигает,
Обнажая во тьме лопухи...
И проснуться Земле помогают
С недоступных высот петухи.

* * *

Когда нас спросят, чем мы жили,
Мы робко скажем: жили тем,
Что песню новую сложили,
Едва касаясь вечных тем.
— А где же песня? — молвят тихо.
Мы тайно выйдем на откос —
Туда, где пенится гречиха
И наливается овёс.
— О чём же песня? — спросят снова,
Когда, волнуясь и паря,
На струях воздуха лесного
Взовьется поздняя заря...
Ну что ответить? Нет ответа.
Любое слово — будет ложь.
Но будет песню до рассвета
Слагать в ночи густая рожь...

О РОДИНЕ

Пою о Родине негромко,
Пою о Славе — со слезой.
Степная скомканная кромка
С едва заметною лозой.
Степная хата. Околоток.
И обелиск у самых лоз.
И огород в пятнадцать соток,
И — нескончаемый колхоз...
Всё это, словно части тела,
И в каждой части — боль и крик!
Вот рожь на склоне поредела,
Вот умер старый большевик,
Вот сын уже в четвёртом классе,
Вот побелела голова...
Но у меня ещё в запасе
Непрозвучавшие слова:
Степная речка, предков слава,
И обелиск у самых лоз,
И неподдельная оправа
На гранях радостей и слёз.

* * *

Сын должника — должник по праву.
Ну что такое раз в году
Взрастить хлеба, скосить отаву
И кроны вынянчить в саду?
Ну что такое — до восхода
На выпас выгнать табуны?
Или засеять огороды
До ущербления луны?
А хата? Что такое хата?
По холодку, да не спеша —
Топор, рубанок и лопата,
И малость — дерзкая душа...
Как просто! Но не успеваю:
Кошу траву — секут снега,
Сгребаю снег — но скрылись сваи,
И выполз лёд на берега.
Растаял снег. Упали воды.
Подснежник выглянул на свет...
О, нескончаемые годы, —
Покоя не было и нет.

ПОЭЗИЯ

Волнуясь, шепчется трава,
И так просты её слова.
Переливаясь из строки,
Текут сквозь ландыш васильки,
Сквозь мятлик в дудку тростника,
Сочась, стекается строка...
Спеши, поэт, на горький сок,
На горький мёд из первых сот!

* * *

Говорят, тюльпаны из Европы
Привезли в Россию в старину...
Засажу тюльпанами окопы,
Укрощу зловещую войну.
Расцветут — я срежу осторожно
Красную слезиночку войны
И пошлю с казённой подорожной
Редкий долг забытой старины,
Чтобы долго помнила Европа
Теплоту российского цветка
И что рана старого окопа
До сих пор — бездонно глубока.

В МАГАЗИНЧИКЕ «ИГРУШКА»

Пестрота восточного базара,
Треск и шум — сплошная колготня!
Предложила Зура или Зара
Скакуна — татарского коня.
Предложила шашку, и винтовку,
И кинжал, всамделишный на вид...
И, смеясь, швырнула упаковку
И шепнула: «То-то не джигит...»
И шепнул я девушке: «Родная,
Я родился в тихой стороне...»
Лишь себе тайком напоминая,
Что ещё родился — на войне.

НАКАНУНЕ. ИЮНЬ 1941

Ещё ничто не предвещало
Налёта западной грозы,
Ещё лазоревка трещала
В зелёных зарослях лозы.
Ещё в соцветьях эспарцета
Кипели сочные меды.
Ещё, ещё... Но было лето,
И было близко от беды.
Так близко было! Так беспечно
Гудел скворечник на шесте...
И страшно было в этой вечной,
Лишённой смысла суете.

НА КУРСКОЙ ДУГЕ

Я кланяюсь братской могиле
И слышу, как шепчет гранит:
«Тебя на рассвете убили...
А ты на закате убит...
А он — когда солнце светило...»
Не надо, молчи — не хочу!
Молчит роковая могила.
Но я, как безумный, шепчу:
«Тебя на рассвете убили...
А ты провалился в зенит...»
И птица звенит на могиле:

«Убили... убили... убит...»
Гоню сумасбродную птицу,
И ветер гоню полевой...
Я молча пришел поклониться
Могиле и жизни живой!

Д. КАРБЫШЕВ

Ещё не окончился бой,
Ещё по ночам крематорий
Замучит зловещей трубой
Селенья с покатых предгорий.
Ещё повторится ответ,
Ещё не окончены муки,
Ещё многолетнее — «нет!»
Шепнёт генерал от науки.
Ещё сквозь альпийский мороз
Ударит струя ледяная...
И камень, набухший от слёз,
Нависнет над бездной Дуная,
Да так, что не скоро трава
Взойдет па лугах Поиртышья.
И люди, не веря в слова,
Не сразу поверят в затишье...

* * *
К. П. И.

Последний памятник войне
Ты сам поставил на пригорке,
Соединив в одном окне
Четыре гибельные створки.
На стёклах выклеил кресты.
И силой боли незаёмной
Расставил чуткие посты
По всей округе чернозёмной.
И силой собственной беды
Предотвратил на дни и годы
Распад живительной воды,
Разлад в механике погоды.
И, разгадав на миг секрет
Борьбы с невиданным недугом,
Ты не окно смещал, а свет
По направлению к фрамугам,
Чтоб преломлённые лучи,
Взлетев мучительно и круто,
Дробились в пасмурной ночи
Подобно россыпям салюта.

У КОЛХОЗНОГО КАМЕЛЬКА

Колхозный двор. Седой начальник.
Кипит вода, коробя чайник.
Мы пьём настой из шипшины
За то, чтоб не было войны.
Электрик пьёт за то, что он
В последний день войны рождён.
Пьют пацаны и хлеб жуют
За то, что без войны живут.
Не пьёт старуха-сторожиха —
Она за всех хлебнула лиха...

* * *

Удивляюсь тому, что мел
До сих нор на пригорке бел.
Всюду сажа и горький смог,
Это ж дикость — белеть у ног!
Или, может, изношен глаз,
И не белый у ног окрас,
А сквозь толщу дремучих лет
Пробивается к свету свет?..

* * *

Природа — наша колыбель:
Вот это верба, это ель.
Под вербой — прутья ежевик,
Под елью — плотный боровик.
Вот птица бросилась с небес,
Вот в небо устремился лес,
Вот я, вот спящая река
С плотвой в затишье тростника.
И рядом — Млечный Путь. И суть
Лишь в том, чтоб руку протянуть,
Но не достать и не желать
Понять, и с доблестью принять.

* * *

Ну, кто я без деревьев и травы —
Владелец обречённой головы?
И что мой взмах натруженной руки
Без вёсел и зарыбленной реки?
И что — глаза без лебедя и без
Засеянных светилами небес?..
Ответа нет — кричи или молчи, —
Я знаю только: серые сычи
Средь ночи братья кровные мои.
А на рассвете братья — соловьи.
Зимой синицы — близкая родня...
Но кто они, все вместе, без меня?..

САШЕ

Бери и не бойся: вот книги, а вот
Живая струя ускользающих вод.
Вот горстка земли, перегной и зола —
Всеплодность добра и бесплодие зла.
Не бойся, наследуй стоклеточный плед
И втиснутый в рамку семейный портрет,
Графитовый стержень, линованный лист
И черных дроздов переливчатый свист...
Но сам выбирай по душе и уму —
Хоть свет на свету, хоть ползучую тьму.

ВДОХНОВЕНИЕ

Сползает с грифеля виток,
Виток к витку — почти цветок,
Цветок к цветку — почти поля,
А к полю лес — уже земля...
Но грифель рухнул. Сон исчез.
Поля исчезли. Следом — лес.
Цветок увял. Поблёк виток.
Молчит душа — иссяк исток.

* * *

«Перед тем, как выйти за село,
Раздари душевное тепло...»
Отмахнулся. Выехал, как мог,
Провалясь в распутицу дорог.
Грузовик стонал. И колеи
Обнажали черные слои.
Кувыркалось солнце у леска,
Сквозняки сочились у виска...
Так прозрачно слышался намёк:
«Перед тем, как выехать, сынок,
Поклонись родному очагу,
Поклонись и другу, и врагу,
Вымоли прощенье, а потом
Покидай сиротствующий дом...»
Я качался в будничном авто
И в селе не знал еще никто,
Что пути нелегкие мои —
Это только проба колеи,
Это испытание судьбой —
До скончанья быть самим собой...
Я смеялся в будничном авто.
И в селе не знал еще никто,
Что под солнцем стелятся пути,
По которым некуда идти!

* * *

Время просит вернуться к земле,
Где мальчонка в побитой фуфайке
Запекает картошку в золе
И по-взрослому делит на пайки:
— Это, мама, тебе и сестре...
Я забыл, когда сбился со счёта,
Но смотрю, как сгорает в костре
Не моё еще детство, а чьё-то —
Сиротливое детство войны,
Что осело крупицами яда
На разрывы глухой тишины
И на смертные взрывы снарядов...
Я и нынче копаюсь в золе,
Наживая ожоги и пятна...
Память просит вернуться к земле
И летит от земли невозвратно.

АПРЕЛЬ

День длиннее. Ярче свет.
Окна настежь. Сняты шторки.
Золотистый горицвет
Взбунтовался на пригорке.
Больше шума на дворе.
На столе всё меньше книжек...
На берёзовой коре —
Сок и губы ребятишек...

РАЗЛИВ

Лёд совсем не звенит,
Лёд кипит на озёрах.
Беспокойный зенит
Вспламепился, как порох.
Засверкали лучи
От вселенского взрыва,
И нырнули ручьи
Под укрытье обрыва.
А под вечер, когда
Небеса отсырели,
Навалилась вода
На глубины и мели.
И не сдюжил мосток
На изгибе затона,
И вонзился поток
В сыромятину склона,
Над которым заря
Покачнулась лениво,
Погрузив якоря
В ночь большого разлива.

* * *

Какое невозможное соседство —
Костёр, щенок и майская вода...
И ты ворвался в прожитое детство,
Украв у старой метрики года.
И сел в траву. И лег в траву. И снова
Неотвратимо чувствовал, как рос,
Не замечая луга росяного
И обходя подальше травокос.
И, уносясь на шумную дорогу,
Уже припомнить в сущности не смог
Ни тропку к материнскому порогу
И ни её родительский порог,
Где под дождём, под зноем и под вьюгой
Сиротствуя с подброшенным щенком,
Она глазами, полными испуга,
Зовёт тебя — кормильцем и сынком.

ПОСЛЕ ГРОЗЫ

Широта — глазам не верю,
Тишина — ушам не верю.
За рекой, за степью, за... —
Всюду уши и глаза.
Слышать силятся — напрасно,
Видеть силятся — напрасно.
За реку, за степь и за...
Ретируется гроза!
Только капли, только птицы,
Только запах чемерицы,
Только, вольницей дыша,
Зрит и слушает душа.

* * *

Мне поле говорит: живи,
Мне роща говорит: живи.
Я зерна вылущил — живу,
Я жгу валежины — живу...
Но, задыхаясь, пустыри
Трещат под пятками: умри!
И перекошенный сарай
Трухляво вторит: умирай...
И только я топор точу.
Косу точу. И все молчу..

* * *

Километрах в двадцати
От села, где я родился,
Если б сбился на пути,
Ничему б не удивился.
Двор? И груша во дворе?
У меня совсем такая —
Плодоносит в сентябре
И цветёт в начале мая.
Речка? Что же, и река
За околицей лучится.
Я на дудках тростника
Песням пробовал учиться,
Удивляясь, как легка
Человеческая доля —
Хата, поле и река,
Речка, хата, снова — поле,
Жернова, мука, заквас,
Украинские пампушки,
И до полночи распляс
У кострища на опушке.
Удивляясь, что вокруг
Неизменно всё и просто —
Те же птицы, тот же луг,
Та ж заброшенность погостов,
Те ж путлявые дворы
Под защитой меловушек,
Те же игры детворы
Без судей и без игрушек...
Но теперь, через года,
Растворилось удивленье —
Там — вода. И тут — вода.
Там — селенье. Тут — селенье.
Люди — там. И тут — они...
И не спутать мне отныне
Материнские огни
На распаханной равнине,
Где хатёнка и река,
Где ухоженное поле...
И — навеки — не легка
Человеческая доля.

В ТУМАНЕ

В тумане — птица. Только крик.
И снова долгое молчанье.
Внизу лишь зыбкое звучанье.
Камыш. Прогалина. Родник.
А дальше — не хватает рук,
А дальше — не хватает взгляда.
Туман. И знойная прохлада.
И звук, нанизанный на звук.

* * *

Столько в мире красоты —
Куст черёмухи, плоты
На реке. В посадке вяз.
В водах язь. И в синьке глаз —
Отражённая река,
Куст сухого тростника,
Язь серебряный, лоза...
И бежит твоя слеза
Ручейками по щеке,
Отражением в реке...

ВЕТЛА

Качнись, дорогая, качнись,
Стряхни наслоение пыли.
Очнись, дорогая, очнись,
Пока лепестки не остыли.
Дорога попятится... И
На ветках еще до рассвета
Твои и мои соловьи
Отметят пришествие лета.
А парень, что водит авто,
Другую дорогу проложит.
И больше в округе никто
Тебя потревожить не сможет.
И пусть с высоты соловьи
Роняют звенящее солнце —
Дорога попятится... И
Авто стороной пронесётся!
Часы — тик-так...
И март иссяк!
И в циферблате, как в прицеле,
Под перекрестием лозняк —
Весёлым контуром апреля.
На смолах дышит чернозём,
И в небесах — шальные тучи
С утра не частые,
Но днем
Они клубятся мала-кучей.
Весна ни света, ни тепла,
А сразу — и тепла, и света —
Лучины яркие зажгла,
Раскрыв бутоны горицвета.
Круги писала пустельга,
Нацелясь в ящерку у кочки,
И мягко сыпалась перга
С тычинок тальниковой почки.
Мешались с воздухом пары,
Пчела натруженно гудела,
И радость сельской детворы
Совсем не ведала предела...

ПРИМЕТА

Если дятел без разбору
Лущит шишки на сосне,
Значит, быть весне неспорой
И нескорой быть весне.
Значит, морось будет снова,
Будет снова жидкий свет.
И в надкостнице сосновой
Расплодится короед.
Чтоб потом, в тугую пору,
Оседлав сучок сосны,
Сыпал дятел без разбору
Шишки будущей весны.

* * *

Сними с протянутой руки
Друзей по нынешней зимовке —
Вот это злые пауки,
Вот это божии коровки,
А это лучик... Я просил
Его у солнца на закате,
Когда узнал, как мало сил
И мало света в старой хате...
Теперь их выпусти во двор,
Сорви простуженные шторки,
И пусть глядят на нас в упор
Травой заросшие пригорки.

МИМОЛЁТНОЕ

Вчера, от жизни уставая,
Сказал: окончено, пора...
Но вот дорога полевая,
Но вот мышиная нора,
Но вот трава дырявит пашню,
Вот трактор в сеялку впряжён...
И я, напуганный вчерашним,
Как будто заново рождён.

* * *

У меня в сыром песке
Распустился ранний лютик —
Тонкий стебель, тонкий жгутик,
Лёгкий штрих на лепестке.
У меня скворцы поют
И зерно клюют с ладони,
И спокойно на балконе
Из лохмотьев гнёзда вьют.
Белка скачет целый день,
Кошка дремлет на атласе,
И растёт в прозрачной вазе
Впрок закупленный жень-шень...
Отчего же стуком в дверь
Отзывается тревога?
И мерещится дорога,
По которой бродит зверь,
И гоняет без конца
Ветер старую солому
И зовёт поближе к дому —
На излучину Донца,
Где из окон на луга
Свет невидимый струится.
И склонилась над криницей
Почернелая куга,
И склонились старики
В независимом поклоне,
И дрожат немые кони
В отражениях реки...

НА ЛУГУ

Мне задали травы вопрос:
— Когда ж наконец — сенокос? —
Я травам ответил вопросом:
— А что там, за тем сенокосом?
И мы разошлись. И роса
Упала на стебли и листья.
А утром свистела коса,
И чудилось страшное в свисте.

* * *

Уже стократно перепеты
Напевы речек и полей,
И деревенек силуэты
На фоне знойных тополей...
А что же делать, если поле
На стыке стужи и тепла
Свернулось в шарики фасоли
И осветлилось добела?
А что же делать, если снова
От ежевики пухнет рот,
И хруст валежника лесного
Скликает ягодный народ?
А что же делать? Как объехать?
Как обойти, не зацепив
Плечом — соломенную стреху,
Ногой — опавший чернослив?
Как пробежать степной дорогой,
Не утонув в её пыли?
И дому — прямо у порога —
Не поклониться до земли?..

* * *

Новое приходит в этот сад —
Новые прививки и подвои...
Только неизменчив листопад
Над моей осенней головою.
Как теперь, в неведомые дни,
Как и прежде, в годы пацанячьи,
Листьев разномастные огни
Не тусклее светятся, не ярче.
Под стволом валяются плоды —
Прежние. И в том же беспорядке.
Но мои далёкие следы,
Где они — босые отпечатки?

* * *
                  Зине

Когда венок из трав надела
И села в старый грузовик,
Как пела пеночка, как пела
Из придорожных повилик.
Когда сошла на перепутке
И поклонилась до земли,
Как ликовали незабудки,
Как подорожники цвели!
Когда порог переступила
И целовала хлеб ржаной —
Какое новое светило
Взошло под солнцем и луной..

ВОЗВРАЩАЮТСЯ ДОМОЙ

Этот край и твой, и мой —
Ямки да высоты...
Возвращаются домой
Прежние красоты.
За деревнею луга
Снова задернили —
И высокие стога
Луг заполонили.
А по скошенным местам
Ходят-бродят кони...
И скользят по хомутам
Крепкие супони.
Гармонист настороже —
Два села сойдутся!
И до полночи уже
Песни не прервутся...
Так и жил бы — твой и мой,
Край ты наш единый!
Возвращаются домой
Лишь одни седины...

* * *

Хочу быть маленьким, чтоб снова
Среди разбросанных берёз
Глоточком воздуха лесного
Освободить себя от слёз.
И мчаться, мчаться без возврата
Туда, где целые миры
Вмещались в крохотные хаты
И в деревенские дворы.
Я неуживчив. И напрасно
Все эти годы, будто вор,
Я гнал и гнал себя под красный,
Под раскалённый светофор.
И, задыхаясь на бетоне,
Все ускорял свои шаги —
На всплески в утреннем затоне,
На шорох в зарослях куги...
Но, не двужильный и не вечный,
Молю берёзовый рассвет
Вернуть мне самый быстротечный
И страшный миг ушедших лёт.

* * *

Минуты покоя и света,
Застенчивый утренний бор.
Погасла ночная комета,
Сгорел навсегда метеор.
Настойчиво, мерно и звонко
Струится тепло в небеса...
И странно несутся вдогонку
Неведомых бурь голоса.

* * *

Не прошу у весны молчанья,
Чаша выплеснулась наружу —
От порога ручья журчанье
Перекатывается по лужам.
Дальше — больше: лощины, реки...
Грохот, взрыв! Тишина до боли.
Набухает слеза на веке...
И хлеба обновляют поле.

РАЗВИЛКА

Живу на развилке тройной,
Но так и не выбрал дороги.
Направо — курганы стеной,
Налево — луговник пологий,
А прямо, до самой межи, —
Просторы открытого мира,
Где носятся шумно стрижи —
Крылатые дети эфира...
Направо ходил, чтобы с круч
Лететь на цветущие травы,
Где воздух горяч и тягуч
От горькой медовой приправы.
И в поле нектаром дыша,
Я чувствовал, как невозможно
Прожить без осок и ерша,
И зноя полыни дорожной,
И стука — металл о металл
Когда паровоз запоздалый,
Казалось, не ход набирал,
А гвозди вколачивал в шпалы.
И, слухом ловя перестук,
Я мучился долгие годы...
И в свой обозначенный круг
Спешил по веленью Свободы!

СВЕТ И СВЕТ...

Свет родного уголка —
Каждодневное спасенье.
Ночью слёг. К утру река
Светит паводком весенним.
Снова выжил. Снова путь,
Вот уже в зените лето.
От забот — не продохнуть,
Не избавиться от света...
Тьма родного уголка —
Бесконечные невзгоды.
Утром встал. В ночи река
Гонит волны непогоды.
Снова слёг. Болезни бред —
Две зимы. И две тревоги...
Тьма и свет! Но пуще — свет
На витках моей дороги.

СЕЛЬСКИЙ ДВОРИК

                                 А. Гребенюку

От крыльца тропинка росная
Убегает под навес.
И крапива быстророслая
Дотянулась до небес.
Под крапивой в старом ящике
Кот зализывает бок.
И ползут из норок ящерки
На песок и солнцепек...
Всё от вечного до тленного
Расточает цвет и свет —
Нужен только взгляд Поленова,
А его как раз — и нет!

* * *

Куда ж я за доверием уеду?
Куда же я за верой улечу?
Я доверяю собственному следу,
Который от младенчества топчу.
Я доверяю женщине и другу,
И полю, и колхозному двору,
И песне, оживляющей округу...
На том живу, на этом и помру.

* * *

Я воскресну в травах спелых,
В каждой нитке повилики,
На снегах иссиня-белых
Неземным и сердоликим.
Но воскресну в сущем деле —
Стогомётном и столярном —
Сыном завтрашней артели
И земным, и благодарным...

* * *

Свет из окна. Какое счастье
Остановиться у крыльца
И ничего, кроме участья,
Не ждать от милого лица,
И не кричать, как было худо...
И сесть на старый табурет,
И на вопросы: «где?», «откуда?» —
Не отвечать, а ждать ответ...

* * *

Забыть о насущном, попробовать, что ли,
Промчаться по снегу на новых санях?
Домишки, дорога и белое поле,
И столбики дыма из труб в деревнях.
Кобыла легонько хрустит белотропом,
Накатанный снег — то не наша стезя...
Постромки пружинят. И ветер — галопом,
И санки с пригорка скользят и скользят!
Раздайся, дорога! Зовут семафоры!
Запретов не зная, летим напрямик...
Седая кобыла. И новенький скорый.
И окрик возницы. И поезда крик!..

* * *

Какой тут, к дьяволу, покой —
Протянешь руку — и рукой,
Не уставая, теребишь
Омытый водами камыш.
С ладони кормишь кулика,
Рука устала — и рука
Уже другая на весу
Коснулась веточек в лесу,
С которых падают листы
Как слёзы радости — чисты,
Как слёзы горести горьки,
Как трепет собственной руки.

* * *

Поднимаюсь к вершине
по белым извивам холма.
Неужели отсюда
я видел впервые рассветы?
Колосились хлеба?
Или звонко пуржила зима?
Или в эти часы над землёю
цвели бересклеты?
Как давно это было.
И вспомнилось только одно
Как шуршали шаги
на прогибах отлогого ската...
И с тех пор просочилась
в разбитое бурей окно
то кровавая вдруг,
то седая полоска заката.

НА БЕЖИН ЛУГ

Всё, кажется, недавно это было —
Возок, река и темь — вокруг.
И нас везла орловская кобыла
На Бежин луг.
Деревни, проплывающие мимо.
Густые пашни. И возок
По грунтовым дорогам пилигримов
Шёл навзволок.
И неуёмный миг опереженья,
Как будто прошлое дразня,
Прошёл в душе нелёгким продолженьем
Иного дня —
Навозным дымом, шелестом осоки,
Скупым преданьем старины.
И небом, неподвижным и высоким,
В лучах луны...
Я знал — еще не Бежин.
Но во мраке
Мигала Чернская звезда.
И шустрые охотничьи собаки
Неслись сюда —
На скрип возка, на шум магнитофона,
На рыбий всплеск из омутка,
На фары продуктового фургона
У тальника,
На таинства далёкой Андромеды
И на движенье лёгких рук,
Седлавших в деревнях велосипеды.,.
На Бежин луг!..

* * *
                  Зине

Обещал в затонах острова,
Терема в глубинах редколесья...
Как кружилась странно голова,
И душа витала в поднебесье.
Обещал — ты верила словам.
Забывал — печальная бродила
И сама к незримым островам
В темноте дорогу находила.
Рассердясь, я из дому спешил —
Я не верил с самого начала
В острова спасительной души,
В терема волшебного причала.
Но в полях, где гибельный мороз,
Где звезда закатная кренилась,
Я любил и чувствовал до слёз
Острова, которым ты приснилась...

* * *

Приветствую и сад, и дом,
Где я остепенился снова,
Где перед родственным судом
Держу ответ, лишённый слова.
Умчались годы, только шум
Ещё мучительнее слышен...
Как много в сердце странных дум,
Как мир торжествен и возвышен!..
Какие куры у крыльца,
Какие яблоки на ветке!
И благодушный взгляд отца,
И взгляд завистливой соседки...
Умчались годы. Только миг
Один запомнился из сотен:
Как в сердце зреет странный крик,
Что мир красив и беззаботен!

* * *

Озеро, засыпанное ряской.
Росный луг. Примятая копна.
Молодица с детскою коляской —
Вот и всё, что вижу из окна.
Вот и все лекарства от недуга —
Пусть простят мне добрые врачи —
Детская колясочка у луга,
В небесах осенние грачи,
Морось на стекле и на герани,
Чей-то крик весёлый вдалеке,
И огни в рассеянном тумане,
И багровый всплеск на потолке...

* * *

Село Рябиной назову —
Вот только первый камень брошу
В лесостепную синеву
И в тополиную порошу.
Вот только стены возведу,
Перелопачивая глину,
И тайно выращу в саду
Из белой косточки рябину.
И дуб высокий посажу,
И в перепаханной долине
Сведу последнюю межу
И стёжку вымощу к рябине,
Чтоб ранний юркий пастушок,
Глуша мопед на травах мая,
На грусть настраивал рожок,
Душой её не принимая...

* * *

Посажу последний мой цветок,
Совершу последнюю прогулку,
Описав немыслимый виток
По холодным росталям проулков.
Отстою у древнего плетня,
Отгрущу у изгороди вдовьей
И в шумливость завтрашнего дня
Упаду с насиженных гнездовий...
Но пока живёт моя душа,
Но пока мой слух не изувечен,
Спойте мне на дудке камыша
Хоть намёк на будущую встречу.
Чтоб среди асфальта и среди
Хищного машинного рычанья
Помнил я, что где-то впереди —
Только дудки вечное звучанье,
Только посезонный травокос,
Только вкус колхозного приварка,
И малыш, растроганный до слёз,
И с лицом исплаканным кухарка...

ПРОЩАЛЬНОЕ

По старому Липскому шляху
Меня увозил грузовик.
И дождь, барабаня с размаху,
Дырявил сырой грунтовик.
Всё дальше и дальше от дома,
Всё глуше и глуше земля...
Прощай, яровая солома,
Прощайте, родные поля!
Прощайте, и вербы, и сосны,
И тесный родительский круг,
И самый на свете укосный,
Ещё не распаханный луг.
Прощай, моя радость и мука —
Виденье степного села.
Нас часто сводила разлука,
Нас встреча теперь развела.

АВГУСТОВСКИЙ ГРОМ

Здесь туч полевое охвостье,
А там, над родимым селом,
Гроза громыхает со злостью,
И мчится поток напролом.
Вздыхает скотина. И гулко
Поток отвечает на вздох,
Смывая дернину проулков
И ржавчиной тронутый мох.
Без продыха и без просвета
Сгущается мутная мгла
На самой окраине лета,
Над самой макушкой села,
Где мать, защищаясь от грома
Совсем ослабевшей рукой,
Спасает и отчего дома,
И отчего края покой.

* * *
                       «Я царь — я раб —
                       я червь — я бог!»
                                       Г. Державин

Отдыхаю всё чаще. Мой шаг не велик.
Но с упорством, не ведомым сыну и брату,
Я у всех на виду, как заправский мужик,
Хоть сегодня срублю деревенскую хату.
Хоть сейчас запрягу утомлённых волов,
Распашу чернозёмы до самого моря.
И, наверное, тихо, без слёз и без слов
Пересилю крестьянское поле и горе...
А иначе зачем же на белых хлебах
Я в мальчишестве рос, когда тихие жницы
Пеленали снопы, и кипел на губах,
И сжигал суховей их прекрасные лица?
А иначе зачем же, мучительно слаб,
Я по землям иду, уступая не слишком?..
И рассудят пускай: кто я — царь или раб,
Или червь, или бог, или просто мальчишка?

ВОДОНОС

Развернули снова оси
Стрелку в сторону страды.
Не хватило на покосе
Освежающей воды.
Вот и стал он водоносом,
И еще не верит сам,
Что вчера по всем вопросам
Обращался к небесам,
А сегодня день до ночи
С родниковою водой
Он мотался под Корочей,
Успевая за страдой,
Словно бурь не видел встречных,
Словно не было тех лет,
По которым бесконечно
Брёл малыш, и муж, и дед...

БЛАГОДАРЮ

Благодарю единственный колхоз,
Где вырос я, точнее, где подрос,
Ещё точней, из семечка пророс,
Едва отхлынул жалящий мороз.
Благодарю за то, что я подрос,
Не зная бед, не ведая всерьёз,
Что на хлебах и выжимках из слёз
Со мной мужал израненный колхоз,
Благодарю за жизненный урок,
За то, что сделать многое не смог,
За то, что древо жизненных дорог
Навек вросло в родительский порог.

К ДЕРЕВНЕ

Я приеду к тебе из глуши,
Опущусь с этажа и приеду
По веленью ранимой души
По живому машинному следу.
Будет злиться шофер. И вода
Заливать будет свечи и фары.
И накроют большак навсегда
Украинские рыхлые хмары.
И такая гроза полыхнёт,
Обжигая траву и деревья!
И уже ни на миг не уснёт
Этой ночью степная деревня...
На рассвете и я приползу
И скажу, задыхаясь, спрожогу,
Что я выбрал сначала грозу,
А потом уже выбрал дорогу.

* * *
                        Людмиле Ч.

Всего одно прикосновенье —
Обмен помноженным теплом —
В ответ на все поминовенья
За нашим будничным столом.
Прикосновенье — как крушенье,
Как мир, летящий под откос,
В своё последнее движенье
Спешит — обломками колёс...

* * *

Горькая обида,
А в лице — покой.
Кресло инвалида
Двигаешь рукой
Незлобивой... Где там
Злобе прорасти:
Белый свет со светом
У тебя в чести
Да ещё прощенье
Вопреки судьбе...
Да сплошное мщенье —
Самому себе.

В ОСТАТКЕ ЛЕТА

На душе покой и свет —
Ни сомненья, ни тревоги...
Засыпает бересклет
Подкосившиеся ноги.
Жёлтый пластырь — жёлтый лист —
Покрывает шрам на теле.
А с небес несётся свист
Преждевременной метели.
Не поверю. Не уйду.
Затаюсь в остатке лета,
Где пылает на виду
Яркий купол бересклета...

* * *

На языке тепла и света
Отгомонили травы лета,
Отгомонили листья лета
И ряска в заводи пруда.
И тем ужаснее примета —
Обманчивое бабье лето
В полоске узкого просвета
Мелькнёт и сгинет навсегда.

СВЯЗЬ

Только в час беспокойных осок
Постигаешь их вечную дрёму —
Молчаливо накапливать сок,
А потом отдавать водоёму.
Только в час поутихшей воды
Постигаешь суровость природы —
Каждой каплей платить за труды,
Обновляя поспешные всходы.

ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ

Ветер гонит меня,
Ветер носит меня,
Среди ночи и дня
Я скачу без коня.
Постою и — вперёд,
Подразню и — вперёд!
Не в один огород
Принесу недород.
Догони-ка, атлет,
Догони, человек!
Будешь гнаться сто лет,
Будешь каяться век.
Что машин на миру —
То семян на миру...
Я под утро умру
И воскресну к утру.

ГОЛОС ДУШИ

Душа родимых мест
Во всём живом томится —
Я слышу радость птицы,
И птичью боль окрест.
Я слышу всхлип малька
В заморном водоёме
И холод в отчем доме,
Притихшем на века.
И слышу зов в ночи
Со стороны дороги —
Осенний лист тревоги,
Хоть ты перемолчи.

* * *

Такая погода! Такие
Кристаллики звонкого льда!
А ты всё боишься — стихия
В ночи оборвёт провода.
Да полно! Я вовсе не верю,
Что мрак совладает с тобой.
Открой только плотные двери
Знакомой звезде голубой,
А окна — случайной комете...
И страх улетит навсегда!
И солнечный луч на рассвете
Растопит кристаллики льда.

* * *

Без огласки запою —
Ну, кому какое дело? —
Душу горькую мою
Отделю на миг от тела.
Пусть под облаком парит,
Недоступна и ранима,
И с вершины говорит
Языком земли родимой —
Тихим шелестом кустов,
Криком ворона. И криком
Перегруженных мостов
На пути её великом,
Легким выплеском воды,
Ровным отсветом восхода
И молчанием беды,
И весельем хоровода...

ОХОТА

Охота началась с рассветом,
Когда задумчивый олень
Щипал отростки эспарцета
Вблизи от кучных деревень.
Охота кончилась с закатом,
Когда остыли небеса,
И тень скользнула виновато
На оголённые леса,
Где укрывалась олениха
Вдали от кучных деревень,
И, переплясывая лихо,
Метался в зарослях олень
И наострёнными рогами
Пугал присевшие дубы,
И слышал гул под сапогами
И звуки утренней трубы.
И сам трубил, сбивая ветки,
Сбивая мёртвую кору...
И долгим рёвом однолетки
Оленю вторили в яру.
Потом повсюду стало тихо
И стало жутко оттого,
Что молодая олениха
Не понимала ничего...

* * *

Осенний звон. Осенний сад.
Окрестность старой деревушки.
Плоды прозрачные висят,
Как новогодние игрушки.
Едва дотронулся — и вниз
Всё, ускоряясь, полетело...
И только ласточкин карниз
Дрожал вверху осиротело.

ПОЗДНИЕ ГРИБЫ

Осенью — увяданье,
Осенью — обветшанье
В тысяче прутиков тонких.
Да под кустами опёнки —
Ломтики мирозданья.
Их — и корзинка, и больше..
Только не радостно в общем —
Каждая веточка в роще
Стонет под ветром и ропщет.
Бесперебойное эхо
Носится слева и справа...
Смятая напрочь дубрава —
Будто сквозная прореха.

ЭХО В КРЫМУ

Ухожу на зовущее эхо.
Ускользает тропа из-под ног —
То ручей разливается смехом,
То тропу разрывает поток...
И уже не пройти, не проехать,
Не объехать орлиных преград —
К небу мчится крылатое эхо,
Ну, а я, некрылатый, — назад...

КРЫМСКАЯ ОСЕНЬ

Неделю вода без отдышки
Гудела, кипела, лилась,
Свергая и вешки, и вышки,
Смывая и камни, и грязь.
Гудела вода. И гудели
Машины на срубе скалы.
И призрак ноябрьской метели
Метался над гребнем яйлы.
Был порт запечатан. И звучно
Кричали во тьме корабли.
И птицы пролётные кучно
Ложились на кромку земли.

НА РАСКОПКАХ ХЕРСОНЕСА

Только жёлтые горы и свет,
Только шум виноградный на склоне
Прокатился за тысячи лет
По земле херсонесских колоний.
Только скрип разъяренных триер,
Только зной пешеходной дороги,
И воскресший на время Гомер,
И с Олимпа сошедшие боги.
Только время, бегущее вниз
По ступеням забытых столетий,
Только скалы и черный карниз,
Отражённые в солнечном свете...

* * *

Вырос. Впервые ушел из села.
Тропка назад невзначай привела.
Стал переростком. Не слушал отца
И убегал за излуку Донца.
Брёл на железку, где пел паровоз
Песню таёжных снегов и берёз.
Стёжка кружила. Позёмка мела
И возвращала на голос села.
Так и живу уже тысячу лет:
Я ухожу, а селенье — вослед!

ПАМЯТИ РУБЦОВА

Ушёл — говорят. И навеки исчез.
Но видели в щели заборов,
Что кто-то скакал через поле и лес
На дальний огонь семафоров.
И Вологду будто качнуло. И шум
Прошёл над вершинами елей.
А всадник скакал... И надменно угрюм
Исчез в круговерти метелей...
И знали о том молодые леса
И долы речные, и дали:
— Ушел, ускакал, улетел в небеса! —
Смеялись они и рыдали.

ЗЕМЛЯКАМ

Дорогие мои земляки,
Беспокойные дети природы,
Засевайте свои огороды
На излуке засохшей реки,
Разводите красивых коров,
Обновляя колхозное стадо,
И храните от жгучего града
И от зноя родительский кров.
И от страшной беды — немоты —
Защитите родную деревню...
Для беседы — годятся деревья,
И кусты, и трава, и цветы,
И гонимая ветром листва —
Всё, что звуком и отзвуком дышит,
Всё земное поймёт и услышит,
И ответит на ваши слова.
А чтоб пела душа, хоровод
Собирайте на склоне недели,
В час, когда переливы и трели
Оживят молодой небосвод.
И на древней земле праотцов,
Не жалея ботинок и платья,
В переплясе припомните, братья,
И простите заблудших юнцов...

В ХОХЛОМЕ

Крутолобые дома,
Голубиные окошки.
Государство — Хохлома,
Население — матрёшки.
То ли сказка, то ли быль —
Борода да рукавицы,
Да ошкуренный горбыль
В государевой столице,
Да протёсанный кругляк,
Да на высветленной краске —
То ли бисер, то ли мак
Из сокровищниц боярских...
То ль побасенка, то ль нет —
Проморожены окошки.
Но глядят на целый свет
Суверенные матрёшки.

ПАМЯТЬ

Ёлка на четвёртом этаже —
Плавно бродят милые старушки...

Ёлка в прокопчёном блиндаже —
На ветвях бумажные игрушки...

Звон стаканов, запах пирога,
Страшная картина маскарада:
В небесах — весёлая пурга,
На земле — осколки от снаряда...

ЗИМОЙ

Зима за шиворот берёт,
А то — рассыпчато и крупко —
Сугробы разом наметёт
За отворотом полушубка,
Спрессует в наледь. И уже
Весь мир замрёт до наводненья.
Храня промоинку в душе
От нестерпимого плененья...

* * *

Бездомный холод. Тишина.
Остановлюсь у поворота,
Где свет из ближнего окна
Ещё зовёт, зовёт кого-то.
Остановлюсь, приду в себя,
Сквозь толщу стёкол различая,
Как ты, скатёрку теребя,
Хлопочешь в полночи над чаем.
Остановлюсь. Потом уйду
Своим путем в бездомный холод,
Снимая шапку на ходу
Пред тем, кто свеж ещё и молод.

ОСЕНЬ В ГОРОДЕ

Остроугольные скобки стрижей
Ринулись в пропасть густых этажей.
Тень изломилась. Зигзагом рассвет
Прянул с небес за стрижами вослед.
Полнится сумраком бездна огней,
Опаль ютится у самых корней.
Голые скверы. Сонливый народ.
Первых снежинок враждебный налёт...

ИЗ ГОРОДСКИХ СТИХОВ

Сад на окнах посажу,
Воробьёв приворожу:
Прилетайте, воробьи,
Во владения мои,
Где уютно и тепло,
Где в душе моей дупло.
Можно вить в душе гнездо,
До весны в нем жить и до
Взлёта юного певца
На макушку деревца...
А потом покинем дом,
Откочуем, отойдём
Птицы вольные и я —
Лишь подобье воробья.
Откочуем в мир полей,
Сельских крыш и тополей —
Ближе, ближе к очагу,
Где бывать я не могу...
Прилетайте, воробьи —
Братья кровные мои.

ПРОШЛОЕ ЛЕТО

Я домосед. Откуда я приеду?
Какой гостинец сыну привезу?
О чем таком поведаю соседу,
Чтоб уронил он крупную слезу?
Я домосед. Какая же дорога
Меня назад однажды приведёт,
Чтоб я прильнул к родимому порогу
И снял с души невыдуманный гнёт?..

* * *

Что-то должен сказать мне костёр?
Это я его выбрал в напарники,
Это я с ним завёл разговор
О сухом и колючем кустарнике...
Но минуты упали во тьму.
Прогорели уныло валежины.
И ложбинка, качаясь в дыму,
Растворилась над пашней заснеженной.
Было сердцу тепло. И луна
Кувыркалась за редкими тучами...
И трещала в снегу глубина,
И светилась снегами летучими...

* * *
                      Ф. Овчарову

Даже в зимних цветах сохраняется лето.
Это — лето росы, это — запахов лето,
Это — лето грозы по лесам и по нивам.
Это сын расправляется с белым наливом.
Даже в зимних цветах сохраняется свежесть.
Это — свежесть росы, это — запахов свежесть.
Это — свежесть мечты, ожидающей дива,
Это — горький нектар полевого разлива.
Это — руки комбайнера, руки шофёра,
Это — в страдную пору — педаль до упора...
Даже с зимних цветов я меды собираю,
И друзей по всему Черноземному краю.
Собираю тайком в ожидании дива —
На горючий нектар зимового разлива...

ПРЕДЧУВСТВИЕ

Беззвучно время потекло.
Беззвучен снег. Беззвучен иней.
И сквозь морозное стекло —
Беззвучен стон электролиний.
Всё онемело до глубин.
На шибках — кружево набросков,
Как будто с кисточек рябин
Багрянец вытравили воском.
Всё онемело. Но в глуши
Я слышу голос обновленья,
И голос родственной души,
И трав — иного поколенья.

Источник: Окно: Стихи. — Воронеж: Центр.-Чернозем, кн. изд-во, 1985

Виталий Волобуев, подготовка и публикация, 2011